Арабский кошмар

Они со школьным учителем быстро договорились о том, что меня, который, насупившись, стоял рядом, зачислят в списки команды. Был подписан контракт, и капитан заплатил учителю деньги. Мой новый хозяин отвел меня на пристань. Знать бы мне тогда то, что предстояло узнать впоследствии, я повернулся бы и убежал обратно в леса, дабы жить там в первобытном довольстве, питаясь фруктами и орехами. Но я был молод, думал, что с моим скучнейшим образованием покончено, и уже обуреваем был жаждой приключений! Вслед за капитаном поднялся я на корабль. Капитан был весьма доволен выгодной сделкой, заключенной с учителем. Поскольку ясно было, что капитан не богат, и многие подозревали, что его таинственное предприятие будет рискованным, команду он набирал с большим трудом. Команда, которую ему удалось подобрать, состояла по большей части из преступников, калек и (как я, например) людей скудоумных.

Капитан был стариком, озлобленным и жестоким. Он был одержим, как пришлось мне впоследствии узнать, сознанием прошлого греха и нынешней цели, хотя равно и то, и другое было мне тогда неведомо. Команда служила ему неохотно. Всей команде было известно, да и в городе ходили упорные слухи, что торговля с островами восточнее Суматры, да и с кем бы то ни было, капитана совсем не интересует. Вместо этого, как утверждали многие, он намеревался, преследуя собственную тайную цель, направить судно на самый край земли.

Именно это он и сообщил нам в день, когда мы снимались с якоря. Он обратился к нам с полуюта.

– Я провожу изыскание, – сказал он.

Будучи с детства дурачком, слова этого я не знал (ныне мне его смысл хорошо известен) и поэтому спросил:

– Что такое изыскание?

– Проводить изыскание – значит задавать вопрос в движении, только и всего, – ответил он.

– Какие же вопросы вы задаете? – спросил другой член команды, но капитан разгневался и больше ничего нам, палубным матросам, не открыл. Единственным человеком, коему он действительно доверял, был его помощник.

Мы снялись с якоря. Что это было за плавание! Меня отправили вахтенным в «воронье гнездо», и я сидел там день за днем, восхищенно глядя вперед или вниз. Впереди я видел чистую, безбрежную синеву. Горизонта не было. Воздух в тех экваториальных краях был теплый и желеобразный. Он имел природную тенденцию застывать и порождать образы, точно так же, как земля благодаря своим природным генеративным способностям порождает в почве камни; по крайней мере так учил меня в мечети мой наставник. Образование – чудесная вещь. Так вот, я видел миражи – караваны верблюдов и воздушные замки, плавучие острова, корабли, плывущие кверху килем по внутренней поверхности небесного свода, тусклые разноцветные сияния и громадные суда с наполненными ветром парусами. Однажды мне показалось, что я вижу наш корабль, испытывающий качку в бурю, идущий обратно, к порту отхода. Вне всяких сомнений, то были мои упования, предвосхищавшие реальные события. Разглядеть корабль было трудно.

Внизу взор мой носился по запутанному такелажу с его переплетениями и складками, ниспадавшими на палубу, где под наблюдением капитана трудилась несчастная команда грязных полулюдей. Приуготовленный своею обезьяньей ловкостью для жизни средь рангоутов и такелажа, я мог разглядывать их сверху и созерцать иные перспективы. Прославит ли меня и тех рабочих животных, что внизу, таинственная цель нашего капитана?

Лишь однажды пришлось мне прервать свои уединенные размышления. В один прекрасный день мы, спасаясь от бури, зашли в порт на белуджийском побережье. Именно там я и достиг вершины счастья, и именно там, хотя тогда я этого еще не сознавал, были посеяны также семена нынешних моих невзгод. В порту, во время увольнения на берег, со мной заговорила молодая белуджийка.

– Ваше лицо напоминает морду обезьяны, – сказала она. – Не поймите меня превратно. У вас большие глаза. Щеки ваши раздуваются и пылают здоровым румянцем. Во всем лице отражается звериная невинность. У вас действительно красивое лицо. И вновь не поймите меня превратно. Я не шлюха. Я приличная девушка из хорошей семьи, живущей в этих краях, но…

«И тут, – сказал дальше джинну волчий выкормыш, – профессиональный письмописец отказался читать дальше. Он утверждал, что, поскольку среди слушателей есть женщины и дети, это будет не совсем удобно. В публике разгорелся спор по поводу его притворной стыдливости. Дело кончилось тем, что письмописец перевернул несколько страниц и продолжил историю со следующего места…»

Наутро мы вновь подтвердили наши обещания, и я поднялся на борт корабля, дабы плыть дальше на восток. Если бы я только знал, что за цель была у нашего капитана и при каких обстоятельствах буду я возвращаться назад! Когда мы удалились от берегов Белуджи…

* * *

– Минутку, Йолл, – сказал Бэльян. – Если письмописец не согласен был читать о том, что произошло между мальчиком-обезьяной и молодой белуджийкой, это совсем не значит, что вы не можете нам об этом рассказать.