Аракчеевский сынок

— Кто там? Квашнин, ты? Иди сюда! — крикнул он громко.

Дверь отворилась и появилась маленькая и худенькая фигурка, чрезвычайно неказистая на вид. Затворив тихонько дверь, фигурка как-то съежилась и поклонилась подобострастно.

— А… Вот кто! Ну, что? — холодно произнес Шумский, снова садясь.

В комнате появился, уже несколько дней отсутствовавший, Лепорелло Шваньский.

— Приехал-с, Михаил Андреевич, — доложил Шваньский, улыбаясь.

— Неужели?

— Да-с… Приехал сейчас.

— Вижу. Не слепой. Привез?

— Привез-с.

— Не обман?

— Как можно-с. Я с тем брал, что если обман, то мы под суд отдадим, в Сибирь сошлем.

— У кого достал…

— Ездил за сто тридцать три версты-с от Новгорода-с. Около Старой Руссы сказали мне-с… Живет человек такой, не то знахарь, не то колдун. Во всей губернии ему почет… Да и боятся его все страсть как… Вот я из Руссы, сказавшись подъячим из Москвы…

— Ну, ладно… Перестань… Это не любопытно. Давай сюда…

Шваньский расстегнул сюртук, бережно достал из бокового кармана что-то небольшое в бумажке и подал молодому человеку.

— Что такое?

— Пузыречек-с…

Шумский развернул бумагу и, вынув маленькую скляницу с мутно-желтой жидкостью, стал смотреть на нее…

— Ну, а если это ядовито? — пробормотал он как бы сам себе…

— Как можно-с, — усмехнулся Шваньский. — Он сказывал, божился пред образами, что самое пустое средство. Только приятный сон дает. И очень крепкий. Хоть, говорит, пори человека розгами — не проснется ранее положенного срока.

— Какого срока? На сколько часов действует?

— На двенадцать-с.

— Все это выпить? Зараз?

— Нет. Тут на три раза. По ложечке. В воде или в чае принимать. А все если дать сразу, то, говорит, будет человек суток двое без просыпу и без всякого дыхания валяться, на подобие мертвого. Даже весь похолодеет, и посинеет. Очень он просил всего не давать зараз.

— Очень? — расхохотался вдруг Шумский.

— Да-с.

— Просил?

— Да-с…

— Ах, мерзавцы!.. Чем торгуют… А?.. Сколько же ты заплатил?

— Сто рублей-с.

По голосу Шваньского можно было догадаться, что он лжет. Как ни хитер и ни подл был он, но голос его лгать не умел.

— Ну, Бог с тобой… Рублей 75 нажил…

— Ей Богу-с… Михаил Андреевич… Помилуйте.

— Не помилую. Но и не жалею. А вот что ты мне скажи: если это ядовито?.. А?

— Он мне божился… Только приятный сон-с.

— Божился? Вот доказательство хорошее нашел дурак. Да ты-то разве сейчас не побожился, что сто рублей отдал. Вот что, друг, Иван Андреевич, я еще слава Богу с ума не сходил, чтобы не опробовавши эту дрянь — дать выпить женщине, которую обожаю… Стало быть, найди мне, на ком испробовать.

— Мудрено-с. На ком же?

— Да ты скажи, крепко веришь ты, что это средство безопасное и хорошее, только крепкий да еще приятный сон дает. Веришь ты сам-то?!.

— Верю-с. Вестимо… Совершенно-с.

— Всем сердцем и всем разумением?..

— Точно так-с.

— Ну так и выпей ложечку…

— Тоись это как же-с?..

И Шваньский разинул рот.

— В чае или в кофее. В чем тебе приятнее.

— Я тоись не об этом… А как же, помилуйте, я вдруг пить буду… Зачем же-с?

— Ради пробы, друг сердечный.

— Что вы, Михаил Андреевич, шутите?!.. Ну, а на грех, если…

— А-а? — проорал Шумский на весь дом. — На грех, если подохну, мол! Да! То-то, голубчик. Так снадобье-то для баронессы — ничего. Только приятный сон даст. А ты подохнуть можешь…

Шваньский, кисло улыбаясь, развел руками.

— Ну, убирайся. Я и без тебя найду, на ком испробовать.

Шваньский вышел, бережно затворил за собой дверь и, двигаясь в другой комнате ощупью в темноте, покачал головой и пробормотал:

— Сам на себе испробовал бы. Чего вернее? А то вишь я разыщи, я привези, да я же и пей всякую пакость.

— Какую пакость пить? — раздался голос в противоположных дверях.

Это был Копчик.

— Ах, это ты, Василий, — встрепенулся Шваньский. — Я так, про себя. Ты откуда?..

— Ездил по приказу, — резко отозвался Копчик.

— К кому?

— Вам-то что же… Дело поручено было.

И Копчик, пройдя мимо Шваньского, вошел к барину.

— Ну? — встретил его Шумский.

— Не могут быть. Хворают. Просят, если нужно, вас самих пожаловать.

— Что у него?..

— Грудь заложило, сказывали, — усмехнулся Васька. — А люди говорят, что у них одна ихняя барыня была днем и они очень шибко повздорили. Она в Петра Сергеевича шандалом пустила и ушибла их в лицо. Может, оттого и не едут.

— О-го… Рожу разбила.

— Да-с. На лбу синяк малость видать. Шишка.

— И здоровая?!.

— Средственная-с.

Шумский усмехнулся и, бросив трубку, снял халат и начал одеваться. Через несколько минут он был уже на улице и, взяв первого попавшегося навстречу извозчика, приказал ехать в Галерную.

XIV

Квашнин жил в небольшом домике в самом конце Галерной. Напрасно приятели убеждали его переехать ближе к Невскому или к казармам полка. Квашнин уверял, что ему жаль бросить квартиру ради очень порядочного садика, в котором он постоянно копался, ухаживая за цветами.

В действительности причины были совершенно другие, известные лишь немногим и хорошо известные Шумскому.