Аракчеевский сынок

— Ах ты! Черт побери! Ведь из ума вон!

И молодой человек вдруг расхохотался звонко на весь дом.

— Вот штука-то! Ведь я батюшке-родителю-то, в самом деле, ни слова не говорил! Фу, ты, какая будет теперь катавасия! Ведь барон-то, так же, как и я, небось уж домов десять объездил и всем рассказал. Дойдет до графа — черт его знает, как он примет известие. Надо скорее к нему. Скажи на милость, как все это вышло! Из ума вон! Вели скорее подавать лошадей! Да нет, не надо. Загнал и так. Возьму извозчика. А ты будь тут. Придет Квашнин, задержи его. Если еще кто приедет из офицеров, всех задержи. Будет у нас сегодня всю ночь девишник или мальчишник. А я к этому, к тятеньке своему. Надо ему скорее объяснить. А то обозлится, коли со стороны узнает. Ах, черт их возьми! Из ума вон!

Шумский быстро двинулся в переднюю, накинул шинель и вышел на улицу.

Но едва он сделал несколько шагов, как вслед за ним выскочил с крыльца Шваньский и догнал его.

— Михаил Андреевич! Время терять не гоже! Ведь она может от него удрать куда.

— Что ты? Про что?

— Да Пашута же! Ведь она может укрыться от улана. Что же я — хлопотал, искал, а дело прахом пойдет! Прикажите взять ее оттуда.

— Бери, черт с тобой! Привязываешься с пустяками.

— Как же прикажете: одному или через полицию?

Шумский хотел сказать: «ступай один», но запнулся и подумав, выговорил:

— Нет! Скандал, соблазн надо! Бери полицию, набери побольше! Понял? И будешь брать Пашуту у фон Энзе, наделай там черт знает чего. Понял? Такого шума и таких гадостей наделай, чтобы во всем квартале разговор пошел. Я все на себя беру. Да понял ли ты?

— Понял-с, понял-с! — заговорил Шваньский, ухмыляясь.

Шумский двинулся, но снова остановился и жестом подозвал Шваньского.

— Слушай, Иван Андреевич! Серьезно сказываю. Дело важнеющее. Ступай туда с полицией и придумай, — ты у меня умница, — придумай, каких бы тебе самых пакостных пакостей напакостить в квартире улана. Нашуми, накричи, выругай его на все лады. Действуй по моей доверенности и на мою голову. Наделай там всего, чего только можно — хуже. Ну, хоть подожги квартиру, да спали все!

— Как можно-с!

— Да, знаю, что нельзя. А ты надумай, что хуже пожара, и чтобы тоже дым коромыслом на всю квартиру пошел. Услужи, голубчик! Век не забуду. И покуда не надумаешь какой первейшей и знатнейшей мерзости, по тех пор не ходи. Понял ли ты?!.

— Понял-с.

— Да хорошо ли ты понял?

— Да уж будьте, Михаил Андреевич, спокойны. Не первый раз.

— Мне нужно, чтобы в его квартире, этого проклятого улана, произошли чудеса в решете, чтобы сам черт в ступе и всякая дьявольщина на всю столицу разнеслась. А за мною считай за это самое деяние ровнехонько сто рублей.

— Слушаю-с.

— Ну, вот, докажи еще раз, что ты умница и меня любишь. Могу ли я надеяться?

— Помилуйте, Михаил Андреевич, — уже обидчиво произнес Лепорелло. — Я так распоряжусь, что даже вот как… — Шваньский стукнул себя кулаком в грудь. — Вот как-с скажу: самому мне потом стыдно будет на людей смотреть.

— Ну, вот, спасибо!..

И Шумский, рассмеявшись на всю улицу, быстрым шагом двинулся по Морской.

— Молодец на это, — бурчал он себе под нос. — За это я и люблю. Глупое животное, а на иную мерзость — о семи пядей во лбу.

XLI

Взяв извозчика и направляясь к Зимнему дворцу, Шумский вспомнил, как уже давно не видал он временщика-отца. И при этом молодой человек иронически усмехнулся и подумал: «Ничего! Я его приучил. Он у меня в решпекте, почти ручной стал. Вот уж можно сказать, что я его нежностями не набаловал».

Вступив в апартаменты, которые Аракчеев занимал временно, когда приезжал из Грузина на короткий срок в Петербург, Шумский узнал от служителей, что граф с утра занят, но не в своих горницах, а на внутреннем дворе в пустой «кордегардии».

Привыкший ко всяким диковинкам в поступках своего отца, Шумский невольно все-таки удивился при этом известии.

— Что ж он там делает? — спросил он резко.

— Они заняты, — отвечал один камер-лакей с почтительной таинственностью в голосе. — С малярами.

— Что ж они стены кордегардии малюют, что ли? — спросил Шумский, невольно улыбаясь.

— Никак нет-с. Полагательно рассуждают.

— С малярами рассуждают?

— Точно так-с.

— Ну, пойду и я с ними рассуждать, — произнес Шумский шутливо важным голосом и, сойдя с подъезда, двинулся во внутренний двор дворца.

По многим служителям и полицейским, по кучкам солдат без оружия, стоявшим в разных местах, Шумский мог догадаться, какое направление взять, чтобы найти отца. И он не ошибся. Пройдя двор, крыльцо и сени, он наткнулся на дежурного офицера в кивере.

— Граф здесь? — спросил он.

— Точно так-с — отвечал офицер и, узнав Шумского в лицо, прибавил:

— Прикажете доложить графу или изволите так пройти?

— Нет, уж обо мне докладывать, полагаю, лишнее.

И Шумский отворил дверь, но, переступая порог, он все-таки должен был внутренне сознаться, что легкие мурашки пробежали у него по спине.

«И давно не был, — думалось ему, — и ушел тогда, якобы от кровотечения носом?.. Ругаться будет. Ну, и черт с ним»!