Арахна

— У вас, наверное, полно крыс, как во всех домах, расположенных вблизи Темзы, — заметил он.

— Раньше их действительно было много. Но с тех пор, как у нас поселился дядя, они исчезли: дядя их вывел.

— Вот и отлично. Боже мой, — продолжал он, наклоняясь и глядя на пол, — какие работяги эти малыши!

Проследив за его взглядом, я увидел, что его внимание привлекли мелкие садовые муравьи, которые деловито спешили из-под печи в направлении ступенек, ведущих наверх, к двери в сад.

— Как нам повезло, Уотсон, — усмехнулся он, указывая тростью на крошки, которые они тащили на себе, — что нам не приходится носить на горбу собственный обед, в три раза превосходящий наш вес. Это поистине урок терпения. — Холмс погрузился в молчание, задумчиво рассматривая пол. — Терпения, — медленно повторил он.

Мистер Уилсон крепко сжал губы.

— Какая чепуха! — воскликнул он. — Эти муравьи здесь развелись просто потому, что слуги выбрасывают мусор в печку вместо того, чтобы сделать несколько шагов и отнести его в мусорное ведро.

— И поэтому вы повесили на дверцу замок.

— Совершенно верно, повесил. Но я могу принести ключ. Не нужно? Тогда, если вы закончили, позвольте, я провожу вас в спальни.

— А можно мне взглянуть на комнату, где умер ваш брат, мисс Уилсон? — попросил Холмс, когда мы дошли до верхнего этажа.

— Сюда, пожалуйста, — сказала девушка, распахивая дверь.

Это была большая комната, обставленная с некоторым вкусом и даже с роскошью и освещенная двумя окнами в глубоких эркерах, между которыми стояла круглая голландская печь, точно такая же, как внизу. Она была выложена желтыми изразцами — в той же цветовой гамме, что и вся комната. На железной печной трубе висели две птичьи клетки.

— Куда ведет эта боковая дверь? — спросил мой друг.

— Она соединяет эту комнату с моей — раньше там была спальня моей матери, — ответила она.

Несколько минут Холмс рассеянно бродил по комнате.

— Насколько я понимаю, у вашего брата была привычка читать по ночам, — заметил он.

— Да. Он страдал бессонницей. Но каким образом?..

— Вот, взгляните: весь ковер справа от кресла закапан воском. А что это у нас здесь?

Холмс остановился у окна и рассматривал стену у самого потолка. Затем, взобравшись на подоконник, он протянул руку и, легко проведя пальцами по штукатурке, поднес их к носу. На лице его появилось озабоченное выражение, и он стал кружить по комнате, пристально разглядывая потолок.

— Совершенно непонятно, — пробормотал он.

— Что-нибудь не так? — дрогнувшим голосом спросила мисс Уилсон.

— Мне просто интересно было бы узнать, откуда взялись эти странные черточки и разводы на верхней части стены и на потолке.

— Это, наверное, проклятые тараканы, которые разносят пыль по всему дому! — извиняющимся тоном воскликнул Уилсон. — Я ведь говорил тебе, Джанет, вместо того, чтобы заниматься пустяками, тебе бы следовало лучше следить за прислугой. Но в чем дело, мистер Холмс?

Мой друг, который в тот момент подошел к двери и заглядывал в соседнюю комнату, закрыл эту дверь и снова вернулся к окну.

— Мой визит оказался бесполезным, — заявил он, — а так как я вижу, что поднимается туман, нам, наверное, пора отправляться. А это, вероятно, ваши знаменитые канарейки? — добавил, он, указывая на клетки над печкой.

— Ну, это просто так, отдельные экземпляры. Пойдемте-ка со мной.

Уилсон повел нас по коридору и распахнул одну из дверей.

— Вот, — сказал он.

Это, очевидно, была его собственная спальня, и мне никогда не приходилось видеть ничего подобного в течение всей своей многолетней практики. Вся стена от пола до потолка была завешана клетками, и маленькие певички в золотистых перышках наполняли воздух своим свистом и щебетаньем.

— Что дневной свет, что лампы или свечи — им это безразлично. Эй, Керри, Керри!

Он засвистел; мелодичные плавные звуки показались мне знакомыми. Птичка, тут же подхватив, повторила прелестную песенку.

— Жаворонок! — воскликнул я.

— Точно. Я ведь вам говорил, что fringilla, если его правильно дрессировать, можно сделать превосходным имитатором.

— А вот эту песенку я не узнаю, должен честно признаться, — заметил я, когда одна из птичек засвистела, начав с глубоких басов, какую-то странную мелодию, которая затем поднималась к более высоким нотам и заканчивалась своеобразным tremolo.

Мистер Уилсон набросил на клетку полотенце.

— Это песня тропической ночной птицы, — коротко сказал он, — и, поскольку я позволяю себе гордиться тем, что мои птички днем поют дневные песни и только ночью — ночные, мы накажем Пеперино, пусть сидит в темноте.

— Меня удивляет, что вы предпочитаете иметь в своей комнате открытый камин, а не печку, — сказал Холмс. — Здесь, наверное, страшные сквозняки.

— Я этого не заметил. Боже мой, туман действительно сгущается. Боюсь, мистер Холмс, что вам предстоит не очень- то приятная поездка.

— Тогда нам нужно двигаться.

Когда мы спустились по лестнице и задержались в холле, пока Теобольд Уилсон ходил за нашими шляпами, Холмс наклонился к нашей молодой спутнице.