Арахно. В коконе смерти

— Товарищ подполковник! — он собрал в кулак всю свою волю и попытался говорить предельно связно и убедительно. — Это не бред. Там, внизу, осталась моя жена.

— Какая еще жена? — недоверчиво повторил подполковник.

Булькнула жидкость в откупоренной склянке, в воздухе остро запахло спиртом. Антон сцепил руки на груди, прикрывая ладонями локти. Правда, могут ведь и в плечо, и в шею… Он заговорил быстрее, борясь с подступающей паникой, понимая, что за любой неверной фразой может последовать незаметный, «будто комарик укусит», укол в беззащитную мышцу, и от этого понимания все больше путаясь, увязая в словах.

— Моя жена. Аля. Алька… Дайте мне ручку или карандаш и… какой-нибудь бумаги. Я нарисую, как пройти. Там… легко. Только не пытайтесь через склад. Там… Ревун, против течения, и я… плохо помню эту дорогу. Лучше по нашим следам. Я покажу, где вход. Там остались навески в колодцах и… какой-нибудь мусор, вы найдете. Сначала — все время вниз. Потом Семикресток — он приметный, потом Лежбище… Правда, там завал на пути, придется разобрать или… я не знаю, взорвать по новой… — Антон поморщился от бессилия. Легко сказать «это не бред», но как сделать так, чтобы твои слова не звучали как бред? Что бы еще добавить такого, чтобы они поверили? Может быть, самое простое? Он попросил: — Поверьте мне, пожалуйста. И еще, умоляю… поторопитесь! Вы поняли, черт бы вас побрал? Она… Алька на… Какое сегодня число?

— Двенадцатое.

— Двенадцатое чего? — почти прорычал он.

— Августа.

— Августа! Тогда она… на седьмом месяце. Пожалуйста…

— В каком смысле?

— Ребенок. Мы ждали ребенка.

Все. Отстрелялся, как принято говорить в этих местах. Магазин мозга выщелкнул последний патрон-довод и напоследок тренькнул расслабленной пружинкой.

Он упал на подушку, чувствуя себя выжатым насухо. Он сказал все, что мог. Поверят ему или нет — от него уже не зависит.

— Саркисов! — рявкнуло над ухом — зычно, властно, достойно уже не подполковника-генерала.

Жаль, подумал Антон. Сейчас последует неуставная команда «Шприц!», он почувствует на сгибе локтя влажное касание ватки, мгновенный укол — и полный покой еще на трое суток ему гарантирован.

— Да, товарищ подполковник!

— Почему вы до сих пор здесь?

— А?.. — спросили ошарашенно, совсем не по уставу.

— Карандаш, планшет сюда-живо!

— Р-разрешите выполнять, товарищ…

— Бегом!

Хлопнула дверь, грохот казенных подметок наполнил коридор.

— Спасибо, товарищ подполковник.

— Лежите, лежите. — тяжелая рука опустилась на плечо. В отсутствии подчиненных старший по званию становился просто «старшим». Вздыхал он, например, совсем по-стариковски. От вполне уместных упреков, впрочем, воздержался. Добавил только: — И постарайтесь не волноваться. Вашей жене обязательно помогут.

— Спасибо, — Антон сморгнул правым глазом слезинку или каплю пота. Доли секунды хватило, чтобы углядеть смутный силуэт, притулившийся в ногах, на краешке больничной койки.

Ему вдруг нестерпимо захотелось взглянуть на своего благодетеля. Он несколько раз подряд моргнул, привыкая к свету. Наконец осторожно приоткрыл один глаз, другой — и как на раздвоенный сучок с разбега напоролся взглядом на…

— Что это? Что?!

— Где?

— Там! — Антон слепо ткнул пальцем в нужном направлении. Он мгновенно зашторил глаза веками, застегнул края на «молнию» ресниц — плотно, до судорог, как после направленного луча прожектора в лицо, но что толку? Оно успело скользнуть внутрь, переводной картинкой приклеиться к сетчатке — постылое изображение, от которого, казалось, избавился — решительно, навсегда.

Казалось…

— А, это… Лежал тут до вас один с черепно-мозговой, он и повесил, от скуки. Сказал: будет мне заместо телевизора. На прошлой неделе его домой отправили, а плакатик остался. Я не сильно разбираюсь, но, вроде, это какой-то французский актер, в кино снимается. Бельмондо, Жан, а вот отчества я так навскидку не вспомню.

Стало быть, не галлюцинация. Стало быть, все-таки довел. Вот шельма!

Антон медленно открыл глаза. Чего уж теперь…

Проводник широко улыбался с плаката и показывал ему большой палец.

«А ты думал!»

Темно-голубые джинсы, светло-голубая рубашка (ее выбившийся из-под ремня левый край почему-то торчит вверх, как платок из нагрудного кармана пиджака), нагло-голубые глаза… И все это на фоне неправдоподобно-голубого…

— А почему надпись такая странная? Вверх ногами… — уже вполне благожелательно поинтересовался Антон.

— Ха-а, это не надпись, — коротко, по-военному, хохотнул подполковник. — Это тут кнопочка от сквозняка вылетела. Давайте, я поправлю. — всхлипнула от облегчения панцирная койка, широкая белая спина загородила плакат. Сквозь ткань халата на прямоугольных плечах проступали парные звезды. — Вот так вообще-то должно быть. Это же он как бы в падении снят. Вроде бы с вертолета свисает, ногами за стойку цепляется. Вот и рубашечка задралась… А? — он отступил в сторону. — Так лучше?