Арарат

В кабинете дежурного врача за столом спала сестра, опустив голову на сложенные руки. Ашхен посмотрела на стенные часы: второй час. «Да, задержалась я у Гарсевана», — подумала она, и невольная улыбка тронула ее губы.

Она хотела было прилечь на диван, но передумала и подошла к телефону: надо бы поговорить с Вртанесом. Но не побеспокоит ли она его в такой поздний час? Впрочем, он всегда обижается, когда к нему применяют слово «беспокоить».

— Алло, это вы, Вртанес?.. Позвонила потому, что знаю, вы обычно засиживаетесь поздно… Хорошо, послушаю… Значит, здоров Тиграник? Большое спасибо. Спит с Давидиком, говорите?.. Да, дети любят это. А относительно Тартаренца у вас нет известий?..

По ответу Вртанеса Ашхен поняла, что ему хотелось бы обойти этот вопрос.

Полк Асканаза выступил в учебный поход в отдаленные районы республики, и Ашхен так и не видела Тартаренца.

— Ладно, — продолжала она, — я, может быть, вырвусь из госпиталя завтра утром, тогда узнаю у Нины Михайловны… Относительно Гарсевана?.. Не знаю, что и сказать, врачи обнадеживают… Говорите, приехала Пеброне с ребенком?.. Наапет-айрик тоже?.. Ах, остановились у Михрдата?.. Да, да, пусть завтра утром часам к десяти Пеброне придет в госпиталь… Свидание?.. Не знаю уж, Гарсеван решительно отказывается пока… Седа еще не спит?.. Попросите ее за меня поцеловать Тиграника…

Ашхен опустила трубку в ту самую минуту, когда вошедшая санитарка сообщила, что ее просят к больному. Это оказался Грачик.

— Ашхен-джан, прости, что беспокою тебя… Плохо, что ли, перевязали мне рану, так колет, что мочи нет. Уснуть не могу… Сделай что-нибудь, прошу тебя.

Ашхен быстро ощупала забинтованную ногу и, глядя на Грачика, спросила:

— А ну, признайся, колет или зудит?

— Да, сестрица Ашхен, уж сделай ты что-нибудь! — подхватил лежавший рядом раненый по имени Вахрам. — Сделай хотя бы ради нас, а то покоя от него нет. Невеста у него вчера уехала в Баку, вот он и разохался!

— Бессовестный, что это ты выдумываешь? — смущенно возразил Грачик.

— Ничего я не выдумываю, а чего ты сестрицу Ашхен изводишь? Дай человеку поспать, ведь ей завтра опять работать.

— Ладно, ладно, бросьте спорить! — остановила их Ашхен, продолжая массировать раненую ногу. — Ну как, полегчало?

— Ну, раз говоришь, что зудит, — потерплю.

— Пойми, что это признак заживления раны. Смотри, чтобы ты и голоса не подал до утра! Все равно без хирурга нельзя снять повязку.

Ашхен весь день провела на ногах. Вернувшись в кабинет, она без сил упала на диван, но уснула не скоро. Она не знала, сколько проспала, потому что какой-то непривычный шум заставил ее вскочить, и она спросонок вместе с дежурным врачом и сестрой выбежала в коридор. Прислушавшись, она поняла: гомон доносился из крайней палаты в конце коридора, где помещались восемь раненых. Она приоткрыла дверь в одиночную палату Гарсевана и остановилась, пораженная: Гарсевана в палате не было. Охваченная тревогой, она добежала до крайней палаты, распахнула дверь и остолбенела: спиной к ней стоял богатырского сложения человек в одном белье, опиравшийся на палку. Полусидя на кроватях, его слушали удивленные раненые. До слуха Ашхен донеслись слова:

— Разрешите обратиться, товарищ командир… Так что вернулся в строй… Так точно, Гарсеван Даниэлян вернулся принять свое отделение, ждет вашего приказа и боевого задания!.. Ну как, понятно? Говорите же, бессовестные, не томите меня!

Ашхен кинулась к говорившему. Это был Гарсеван, и он говорил! Ашхен подбежала, обняла его.

— Значит, все хорошо, родной мой?

— Да, Ашхен-джан, бесценная ты моя… Это ты меня исцелила! Дай-ка, дай…

Он крепко поцеловал ее в лоб.

— Ну, говори же, говори… Если завтра придет ко мне Пеброне, она поймет меня, ведь поймет?

— Да еще как! — весело воскликнула Ашхен и объяснила недоумевающим больным, в чем дело. Вместе с врачом и сестрой она отвела Гарсевана в его палату. Врач с упреком сказал ему:

— Ведь рана на ноге еще не зажила, нельзя было вам ходить!

— Доктор, дорогой, да ведь со мной чудо случилось… Это не женщина, а прямо волшебница! Понимаешь, говорила она со мной вчера вечером и зацепила меня словом… Сказала, значит, и ушла. Закрыл я глаза, видно, уснул. Вижу, как будто я на фронте, и вдруг окружают меня четверо фашистов, хватают… Один кричит: «Вот хороший «язык»! А другой ему: «Какой там «язык», когда у него нет языка! Прихлопните его тут же, на месте!..» — «Ах вы, — я говорю, — мерзавцы этакие, у меня и язык есть, и кулак имеется!..» И как дам одному!.. Тут проснулся я, оглядываюсь, весь в поту. И слышу, сам говорю: «У меня и язык есть, и кулак имеется». Понял я, что опять говорить умею, начал я звать Ашхен — никто не откликается. А я все зову то Ашхен, то Пеброне. Вижу, что с ума сойду, если один останусь. Кое-как встал с кровати, взял костыль и потащился в соседнюю палату… Очень хотелось мне проверить, поймут ли меня, если буду говорить! Так что вы уж простите меня…

— Хорошо, успокойся, — повторяла не менее его взволнованная Ашхен. — Молодец наш Гарсеван, прямо молодец!