— Но раз говорят «оставайся», — я подчиняюсь: вероятно, так нужно. А злые люди начинают сплетничать. И ведь другие, что расшибались в лепешку, лишь бы заполучить броню, живут себе спокойно, и никто о них не говорит. Вот хотя бы этот товарищ Асканаза… Может быть, слыхали о нем? Гаспар Гаспарович. Хорохорится так, словно без него весь тыл развалится!
Видя, что Ашхен остается равнодушной к его словам, Заргаров помолчал и, вздохнув, продолжал:
— Ну, конечно, иное дело военный подвиг. Вот какую известность приобрел Асканаз Араратян! Если и в этой дивизии проявит себя, — конец, уже не дотянешься до него.
— А почему бы ему не проявить себя и здесь? — спокойно возразила Ашхен.
— Ну да, об этом я и говорю. Да, Ашхен-джан, не забыть бы: завтра еду в сад. В котором часу можно застать тебя дома? Хочу завезти тебе и ребенку немного винограда.
— Пожалуйста, не беспокойтесь: я всегда покупаю на рынке.
— Ну, что за отговорки! Тут уж тебя не послушаю. Тартаренц просил меня, и я обязан выполнить его просьбу…
Раз Тартаренц просил, Ашхен не стала отнекиваться. На следующий день Заргаров привез виноград. Он снова завел речь о затруднениях на фронте, о своих обязанностях. Ашхен подкупило то, что Заргаров обещал и выполнил свое обещание — снабжать раненых госпиталя свежими фруктами. Через некоторое время Заргаров заметил, что Ашхен встречает его без прежней неприязни.
Как-то вечером Ашхен собиралась в ясли за Тиграником. В комнату вошел Заргаров. Видно было, что он только что побрился: лицо его лоснилось, от него шел резкий запах одеколона.
— Ашхен-джан, завтра воскресенье, поедем вместе в сад, отдохни немного.
— Не могу, я работаю завтра. Ожидается новый эшелон с ранеными.
— Ну, это не дело!.. Хотя ничего не скажешь, времена такие! А ведь такая газель, как ты, должна бы жить где-нибудь на прекрасной даче…
— Что ж, доживем и до этого!
— Ашхен-джан, неужели ты не замечаешь, что я… — замялся Заргаров, нервно потирая подбородок.
— А что такое? — с насмешкой спросила Ашхен.
— Ашхен, не бери греха на душу! — шагнув к Ашхен, воскликнул Заргаров. — Ведь уже больше года я знаком с тобой, и все это время сна и отдыха не знаю! Ашхен-джан… — и Заргаров обнял Ашхен.
Ашхен, которая слушала его, нетерпеливо выглядывая в окно, так резко повернулась, что руки Заргарова разжались, и левой рукой наотмашь ударила его по лицу.
Заргаров обомлел. Схватившись рукой за побагровевшую щеку, он испуганно моргал, как бы не веря в реальность происшедшего. Опомнившись, он попытался превратить все в шутку. Но раскрасневшаяся от гнева Ашхен яростно воскликнула:
— Негодяй, если б я не презирала тебя, то сообщила бы кому следует о твоем низком поступке! Пока же хватит с тебя и этой пощечины.
Заргаров смиренно молчал: может быть, его смирение заставит Ашхен пожалеть о своей суровости…
— Пока хватит и этого! — с гневом повторила Ашхен. — А теперь убирайся!
— О, в каждом слове — жало змеи… — пробормотал Заргаров. — Так прекрасна лицом и так злобна душой!
— И ты еще говоришь о злобе? — с пренебрежением отозвалась Ашхен, вытирая руку платком. — Но мы, женщины, слишком снисходительны, Так-то ты заботишься о семье своего друга, ушедшего на фронт, да? Негодяй!
— Довольно! Как вы смеете оскорблять меня?
— Ах, так? Вот теперь будет довольно… — и лицо Заргарова обожгла вторая пощечина. — А это от имени всех женщин-армянок одному из тех презренных мужчин, которые в трудные для родины дни думают лишь о собственной шкуре!
— Кто дал вам право оскорблять?! — возмутился Заргаров.
— А что такое оскорбление для таких толстокожих, как вы? Убирайтесь вон и не смейте показываться мне на глаза!
— Ну еще бы! Жена героя!.. — сказал Заргаров.
— Вы не имеете права говорить о нем!
Заргаров продолжал стоять посреди комнаты, не двигаясь с места. Ашхен быстро подошла к двери, распахнула ее и сделала пренебрежительный жест в сторону Заргарова.
Ощупывая лицо, Заргаров вышел из комнаты.
Ашхен перевела дыхание. Долго еще она с удовлетворением вспоминала о пощечинах, отпечатавшихся на его лице.
Часть четвертая
РАЗГРОМ
ТЯЖЕЛОЕ ИСПЫТАНИЕ
АСКАНАЗ долгое время не мог оторвать взгляд от вершин Кавказского хребта, которые то пропадали за облаками, то поднимали головы, словно стремясь получше разглядеть то, что происходило у их подножия. Лишь одна гора, в которой чудилось нечто похожее на человеческую фигуру, как бы не позволяла тучам закрывать от нее горизонт, и вершина ее была всегда видна взору. Орудийная перестрелка, грохот минометов, рокот самолетов бесконечным эхом отдавались в горах и ущельях, нарушая величавый покой нагорья.
Внизу, в долине, рычал и бился Терек, — на обоих его берегах не на жизнь, а на смерть бились с фашистскими полчищами защитники Кавказа. «Куда добрались, а?..» — хмуро думал Асканаз, окидывая взглядом очертания далеких гор.