Арарат

А как-то раз пообедали мы, сидим за столом. В этот день Рузан получила письмо от тебя. И вижу я, что Нвард-майрик так внимательно смотрит на меня. Ну, сам видишь, какое у меня сейчас лицо… — Ара сказал последние слова совсем тихо и, помолчав, продолжал спокойным голосом: — Да, посмотрела на меня Нвард-майрик и говорит Рузан: «Вот какая она — война! Смотри, Рузан-джан, ведь и с нашим Грачиком может такое случиться». Я уж не знаю, что со мной сделалось. Рузан замерла — и вдруг с плачем кинулась ко мне, обняла и… ну, что тебе сказать? — поцеловала мое обезображенное лицо. Отошла от меня Рузан, а у меня глаза полны слез, ничего не вижу и только слышу голос Нвард-майрик: «Родная моя, бесценная невестушка…» Обнимает и крепко-крепко целует Рузан…

Ара умолк. Грачик вскочил с места, несколько раз прошелся по землянке. Мать и Рузан стояли, словно живые, перед его глазами. Постояв у окна, он обернулся и подошел к Ара.

— Ара, дорогой, я этой ночью вылетаю в Мисхако вместе с Остужко, Ашхен и другими товарищами. Там предстоит жаркое дело. Я рад, что ты так сблизился с нашими. Не поленись, напиши и маме и Рузан поподробнее о сегодняшней нашей встрече!

Главе вторая ДУШЕВНАЯ БЛИЗОСТЬ

Проводив Ашхен, Остужко, Грачика Саруханяна, которые вместе с несколькими незнакомыми Гарсевану бойцами должны были ночью вылететь в Мисхако, Гарсеван вышел из помещения штаба дивизии. Вернувшись на КП роты, он, словно после долгого отсутствия, крепко обнял Унана и Абдула.

— Получил уже задание? — весело спросил Унан.

— И какое!

— Когда двинемся?

— Подробности пока неизвестны.

— Ну, рассказывай то, что известно.

— Значит, так: два отделения, человек двадцать отборных бойцов… в тыл врага… Будут и другие такие же ударные отряды, но уж не знаю, из каких частей. А наша дивизия… скоро и она получит особое задание от штаба армии. Говорят, что в военном совете говорили и про нас…

— Так-таки говорили? — улыбнулся Унан.

— Да, да, ты не ухмыляйся. А здесь какие новости?

— Занятия прошли удачно. В обеденный перерыв пришли из штаба две девушки, Маруся и Лело. Раздали литературу, поговорили с бойцами. Скоро начнется концерт. Лело обещала спеть грузинские песни, — оказывается, она знает несколько песен Саят-Нова, обещала спеть их по-армянски.

— А Маруся что будет петь?

— Она говорит, что не умеет. «Не певунья я», говорит.

Гарсеван, после отъезда Ашхен чувствовавший себя покинутым и одиноким, немного ожил. Он что-то подсчитал на пальцах и заявил:

— Концерт будет продолжаться часа полтора. Я закончу проверку и подготовку к часу ночи. Два часа отдыха. Да, может, и удастся послушать.

— Прибыло пять человек из нового пополнения. Ваш заместитель сейчас беседует с ними. Вернулся из госпиталя Ара, — закончил свой доклад Унан.

— Ара? Вот это хорошо! Выздоровел, значит! А то Шогакат-майрик очень волновалась, тревожное было ее последнее письмо. Ну, а как лицо?

— Увидишь сам.

— Скажи там, чтобы вызвали его ко мне.

Через несколько минут пришел Ара, представился, как положено, командиру роты; получив разрешение Гарсевана, присел на обрубок, служивший им скамьей.

— Ну, как здоровье? — спросил Гарсеван.

— А я никогда не жаловался на здоровье. Раны были, зажили.

— Какие новости из Еревана?

— Я в Ереване не был. Лечился в бакинском госпитале.

— А отпуска тебе не дали?

— Дали.

— Так почему же ты не поехал в Ереван?! — с возмущением воскликнул Гарсеван.

При входе Ара он окинул его мимолетным взглядом, но сейчас попристальней вгляделся в его изрытое шрамами лицо. Да, сильно изменился Ара!

— Ну, говори, почему не поехал? — уже мягко и заботливо повторил он свой вопрос.

Не получив ответа, Гарсеван обменялся быстрым взглядом с Унаном, затем медленно и внушительно проговорил:

— Не ожидал я от тебя, Ара… Ты обязан был поехать в Ереван!

Ара опустил голову.

— Письма-то получал небось? И писала не только мать, но и Маргарит, не так ли?

— Да, писали.

— Я не хочу касаться твоих личных дел, но Маргарит пишет о тебе с такой же любовью. Иначе и не могло быть! Да, да! — воскликнул Гарсеван, видя, что Ара смущают эти его слова. — Все это так. А ты, уж не обижайся, показал себя человеком малодушным: не пожелал, видите ли, показаться с израненным лицом любимой девушке… А ты подумал о том, что оскорбляешь Маргарит и мучаешь мать? Да и чем ты лучше нас: ведь на войне со всяким может такое случиться! Что ж, прикажешь и нам избегать наших родных, если мы получим тяжелое ранение?

Ара не ждал такого сурового упрека. На его глазах показались слезы.

— Дурного же ты мнения о своей Маргарит! — продолжал Гарсеван. — Красота проходит, вечна только красота души. Ведь тебя не спрашивали в школе, какое лицо было у Агаси[16]. Тебя спрашивали, каков он был душой, не так ли? Ну-ка, садись сейчас же, напиши хорошее письмо матери и Маргарит и попроси у них прощения! И готовься — вместе со мной пойдешь выполнять боевое задание.

Выйдя из землянки, Гарсеван встретил двух девушек в сопровождении бойца. Боец доложил, что Маруся и Лело прибыли из штаба дивизии.