Арарат

На перроне было столько народу, что казалось, иголке некуда было упасть. Неслись оглушительные звуки духовой музыки. Глядя на лица отправляющихся на фронт воинов и провожающих их родных, становилось ясно, что эти последние минуты перед прощанием были наиболее тяжелыми. Об этих тяжелых переживаниях можно было скорее догадаться по выражению лиц и полным тоски взглядам, чем по тем коротким фразам, которыми они обменивались. Даже тогда, когда умолкала музыка, люди говорили о самых заветных вещах не шепотом, а в полный голос. Словно и не было больше тайн, словно самое заветное делалось явным для всех и самое удивительное было в том, что все эти заветные тайны были очень схожи: здесь мать что-то говорила сыну, там девушка — юноше, дети — отцу.

Призывники собрались в заранее указанном месте; их окружили родные. Тут же была и семья Шогакат-майрик. Ашхен, приехавшая на вокзал вместе с Ара и Маргарит, подошла к Габриэлу, ласково поцеловала его в лоб и попросила познакомить ее с Сатеник. Приветливость Ашхен наполнила нежностью сердце Сатеник, и она сожалела, когда узнала, что Ашхен уже замужем. Внутренним материнским чутьем она догадывалась, что в сердце сына закралась любовь, но никак не могла угадать, кто его любимая.

После того как представитель городского военкомата объявил митинг открытым, на импровизированной трибуне появилась пожилая колхозница. Это была мать Унана Аветисяна, который накануне выступал на митинге в парке «Флора». Сдвинув головной платок назад, она с минуту внимательно оглядывала толпу. Сатеник не сводила с нее глаз. Она с трепетом ждала, что скажет эта женщина.

— Бесценные наши воины, — негромко начала та, — я своих пятерых сыновей — Унана, Айказа, Геворка, Амаяка, Ашота — посылаю на фронт… Поцеловала их в лоб и отправила, чтобы они защищали нашу большую и могучую страну. Каждый из вас — светильник своего очага. Раз нужно отразить злого врага, идите, родные, несите суд и возмездие врагу, с честью и победой вернитесь домой, к своим семьям. Унан-джан, ты вырос на земле нашего Зангезура, дышал свежим воздухом горы Навс, пил студеную воду реки Цав, честно трудился в совхозе. Так смотри же, докажи и на фронте, что молоко матери тебе впрок пошло. Верю я, что и там вы, братья, не посрамите своего имени. Все мы, матери, будем ждать, чтоб наши дети вернулись с победой, вернулись в наши материнские объятия.

— Молодец наша Ханум! — воскликнул Наапет, устроившийся вблизи от трибуны.

Сатеник старалась не пропустить ни одного слова из выступления Ханум. Пятерых сыновей… И как хорошо она сказала: «Вернитесь в материнские объятия!.. Ах, Габриэл, что бы там ни было, вернись в объятия матери!» Сатеник прислушивалась к многоголосой толпе, но не отрывала глаз от Ханум, которая стояла неподалеку от нее.

Слово предоставили Мхитару Берберяну. Левой рукой он отбросил прядь волос и заговорил сначала тихо, а потом возвысил голос.

— Мы, провожающие вас сегодня мужчины, способные носить оружие, не прощаемся с вами: ведь мы встретимся с вами там, на фронте!.. Велика наша отчизна, и неисчерпаемы наши силы. Там, на передовой линии, уже сражаются наши братья, сыны русского, украинского и других братских народов. Станем и мы плечом к плечу с защитниками нашей родины, оправдаем доверие взрастившего нас армянского народа!

Прозвучали слова приказа, и призывники стали прощаться с родными. Зохраб твердо решил не изменять присущему хирургам самообладанию. Он поцеловался с родными, вытер платком глаза жене, несколько мгновений не выпускал из объятий маленькую Зефиру и поднялся в вагон так, словно садился в автомашину, отправляясь на очередную серьезную операцию. Вслед за ним в вагон поднялись Гарсеван и Аракел, доверив попечению деда Наапета «свои дома и семьи».

Габриэл, все время стоявший рядом с родителями, подошел к Ара, Маргарит и Ашхен, чтобы попрощаться с ними. Сатеник, затаив дыхание, следила за каждым движением сына. Габриэл обнял Ара, еле сдерживая волнение. Взяв за руки Маргарит и Ашхен, он обратился к матери:

— Мама-джан, и Маргарит, и Ашхен дали мне слово часто навещать тебя. Они будут писать мне все, что ты им поручишь, так что не беспокойся…

Сатеник уже не смогла сдерживаться, разрыдалась и с плачем произнесла:

— Похоронил бы ты меня лучше, а потом уехал!

Ашхен обняла Сатеник:

— Нет, мать, ты должна жить для Габриэла, чтобы он был спокоен за тебя. Посмотри на Ханум — ведь она пятерых сыновей провожает на войну!.. И наш Габриэл будет там, среди тысячи верных и храбрых товарищей…

И Ашхен с такой любовью поцеловала Габриэла, что Сатеник прониклась к ней полным доверием. Более сдержанно поцеловала Габриэла Маргарит.

А Габриэл взглянул на отца, перевел взгляд на мать, и его сердце сжалось от сознания, что у Сатеник нет никого ближе, чем он, ее сын. С этим тяжелым чувством он и сел в вагон.

Поезд тронулся. Сотни рук махали шапками, платками, посылая прощальный привет отъезжающим воинам. Поезд уже давно скрылся за поворотом, но на перроне все еще стояла толпа людей.