— О благая Сурья Дара! Прими нашу жертву во избавление твоих детей от Гибельных Вод! Твоя красота словно стрелой поражает тьму!
Каждый призыв к богине подхватывали сотнями голосов окружавшие жертвенник сурьи. В обширной долине среди холмов их собралось великое множество, и прибывали все новые. Мужчины и женщины, юные и зрелые, красочно одетые и богато снаряженные — все они были всадники, все воины.
Взгляд стоящего в первых рядах Аоранга то и дело останавливался на женщине, проводящей обряд. Тогда, в сумраке, в темных водах потопа он толком ее не рассмотрел, зато теперь любовался и изумлялся. Какая гордая осанка, какая легкость и сила в каждом движении! Стройный стан, усыпанная веснушками кожа, необыкновенные темно-синие глаза. Где-то Аоранг уже видел подобные глаза…
И какая сила духа! Совсем недавно эта женщина перенесла ужаснейшие бедствия, едва не погибла, потеряла близких… И вот она уже, убранная, сияющая, возносит благодарственные молитвы, и целое войско смотрит на нее с восхищением.
Голову женщины венчала тяжелая золотая тиара с изображением дерущихся львов. Шесть огненных кос, перевитых лентами, украшенных золотыми подвесками, спускались до колен. Золото — на груди, на шее, на поясе и запястьях — вспыхивало и звенело при каждом движении. Только одна знакомая Аорангу девушка так же легко носила на себе столько золотых украшений, как будто родилась в них.
И она тоже была царевной…
Мохнач перевел взгляд вправо, где среди нескольких великолепно разодетых воинов стоял владыка здешних земель, по приказу которого и проводился обряд. Молодой князь, супруг той самой женщины, что славила сейчас Сурью Дару.
Правителя сурьев звали Тилла. Аорангу это имя ничего не говорило. Раньше мохнач о нем не слыхал.
Князь был хорош, под стать жене. Высокий, рыжеволосый, стройный и жилистый, словно свитый из медных прутьев. В худом с виду теле угадывалась огромная сила, кожа была сплошь разрисована наколотыми зверями. Из-за ворота выглядывала оскаленная пасть льва — чтобы даровать хозяину ярость хищника; на левой руке виднелась рыба — чтобы плавать без устали… Посередине покрытого веснушками лба голубело солнечное колесо с загнутыми лучами… Узкое лицо с резкими чертами, темно-синие глаза. Снова эти знакомые глаза…
Царевна сурьев поднесла супругу чашу с белесой жидкостью. Тот принял ее с ответным поклоном, коснулся напитка кончиками пальцев, повернулся к золотому идолу и принялся мазать ему губы.
— О Сурья Дара! Взгляни на нас, прими нашу жертву!
Где-то поблизости пахло вареным мясом. Аоранг втянул ноздрями запах, покосился влево. Там неподалеку в освященном котле старухи-жрицы варили жертвенное мясо. Чье именно, Аоранг знать не желал — он все равно не собирался его есть. Его и так коробило от происходящего на его глазах кощунства. Мохнач не считал себя нетерпимым — долгие странствия научили его уважать чужих богов, пусть даже ложных. Однако то, что он наблюдал сейчас, вызывало в нем глубокую неприязнь. «Прочие дикари всего лишь заблуждаются, — думал он. — Что понятно и простительно… Но это — просто издевательство над Исвархой! Что еще за дочь ему придумали сурьи?»
— Благодарим тебя, о Судья Дара, исправляющая пути тех, кто плутает во тьме!
Голос князя был красив и звучен, но древний язык арьев звучал в его устах так же искаженно, как и сам обряд поклонения Солнцу в этой земле.
Закончив кормить идола, Тилла повернулся и сам сделал глоток из чаши. Затем оглядел толпу и остановил взгляд на Аоранге:
— Подойди, чужестранец, причастись сияния Сурьи Дары!
Мохнач попятился:
— Ну уж нет…
Губы Тиллы сжались в узкую линию. Вокруг стало очень тихо.
— Я ведь не сурья, — попытался отвертеться Аоранг. — Мне не подобает…
Взгляд князя чуть потеплел.
— Я — Тилла, сын Аурвана, стою за свой народ перед лицом Сурьи Исвархи! — внушительно произнес он. — Это я здесь решаю, что и кому подобает. Священная хаома — напиток, соединяющий нас с богами. Доверься мне, и я отворю очи твоей души!
— Но…
Прежде чем Аоранг успел возразить, князь махнул его по губам белесым зельем. Оно оказалось очень терпкой травяной настойкой. Кое-какие травы Аоранг сразу узнал и даже успел испугаться — в Аратте они считались ядовитыми… Затем мир будто вспыхнул и стал вдвое ярче, чем прежде. Мысли понеслись вскачь, словно легконогие сайги.
— Ты — Тилла, сын Аурвана Облачного! — выпалил Аоранг, мгновенно вспомнив наконец, где слыхал это имя. — Прежнего верховного вождя сурьев.
— Так и есть, — кивнул юный вождь.
— Стало быть, ты — нынешний правитель Десятиградия?
Тилла усмехнулся его изумлению:
— Добро пожаловать в Солнечный раскат, чужестранец!
Обряд явно близился к завершению. Чаша с хаомой передавалась из рук в руки, постепенно пустея. Толпа пришла в движение, зашумела. Аоранга подвели к котлу, в котором булькало мясо, и сунули в руки дымящуюся плошку с варевом. Пришлось взять, — оказалось, оленина.
— Пойдем со мной, — приказал князь. — Вон туда, в большой шатер. Мы почтили Сурью Дару, а теперь — пир. Будем беседовать, пить, веселиться! Эй, где же певцы с игрецами?