Арбалетчики князя Всеслава

— А смотря кого назначат. Помнишь, Ремд разжёвывал? Если сципионовского кого-то — нехрен и воевать, добазарятся с ним и так. Если катоновского опять — тогда да, пойдёт мясорубка по новой. Но надеются на назначение сципионовского — катоновский-то облажался.

— Стоп, Макс, ты что-то путаешь, — вмешалась вдруг Юлька, — Какие назначения? Ты же сейчас о преторах говоришь, а не о мелких чиновниках?

— Ну да, о преторах. А что не так-то?

— Так их же не назначают, а выбирают на Собрании, как и консулов — я у Тита Ливия «Историю Рима» читала, и этот момент как-то запомнился. Он там про каждый следующий год начинал повествование с выборов консулов и преторов. Потом они, если не было особого решения Собрания, провинции между собой сами распределяли — или договаривались, или по жребию, как получалось.

— Ну, значит, Ремд нам упрощённо объяснял.

— Нихренассе — упрощённо?! Ну ты, Макс, даёшь! Это же принципиальная разница!

— Да ладно тебе! Ты же не хуже меня знаешь, что нынешние римляне — народ крестьянский. Колхозники, если нашим современным языком говорить. Что они понимают в той политике? Это ведь только на кухне за рюмкой чая каждый из нас гениальный политик — ага, непризнанный только. А если не на кухне, если всерьёз? Вот собираются эти колхозники на Собрание чего-то там решать — а что решать-то? Ты сама-то веришь в то, что они САМИ разрабатывают проекты выносимых на голосование решений?

— Ну, кто-то же разрабатывает…

— Да не кто-то, а в основном тот же сенат и те же правительственные шишки. Что предложат и как сформулируют — так и будет на голосование вынесено. А колхозникам разбираться некогда, им проще проголосовать за то, что знающие вопрос люди предложили. Так что фактически, считай, это замаскированное под выборы назначение. Не всегда, конечно, но частенько. Предложат сципионовских — будут сципионовские, предложат катоновских — будут они.

— Насчёт сципионовских я въехал, а катоновские — что за звиздобратия? — не понял Серёга.

— Ставленники Катона, сенатора, — пояснил я.

— Это какой из Катонов? — спросила меня Юлька.

— Тебе виднее, раз ты ливиевскую «Историю Рима» штудировала — я-то ведь у него только «Войну с Ганнибалом» осилил.

— А я не запомнила. Так который?

— А я откуда знаю? Знаю, что был Старший и был Младший, но вот который он из них…

— Да я не про это. ТОТ или нет?

— Ага, он самый, Марк Порций…

— Он самый — это который? — спросил Володя.

— Очень известный и влиятельный сенатор, — принялась просвещать его наша доморощенная «историчка», — Борец против роскоши и безнравственности, за бережливость и старые добрые порядки, за честность…

— Ох и попали же римляне, гы-гы! — хохотнул Серёга — Покажет он им мать Кузьмы!

— Не одним только им, — буркнул я, — Этот долботрах её всем покажет.

— А чё так?

— Это ТОТ САМЫЙ Катон.

— Который — тот самый?

— Который «Карфаген должен быть разрушен»…

Даже у нашего испанца вырвалась не его обычная «Каррамба!», а наша универсальная «Мыылять!» А что ж тут ещё скажешь?

— Так нескоро же ещё, вроде, — проговорил Володя, — Он сам-то хоть знает, что он — тот самый?

— Сейчас — вряд ли. Но нам-то не один ли хрен? Педантом и долботрахом он был по жизни…

— Что вы всё о фигне какой-то? — возмутилась Наташка, — Подумаешь — Катон! Плевать на него — мы плывём в Гадес! Радоваться надо, что всё так удачно получилось!

— Ага, особенно для одного любителя малолеток! — съязвила Юлька.

Хотя насчёт малолеток можно было бы с ней и поспорить, и весьма аргументированно, учитывая турдетанские обычаи, но к чему опускаться до обезьяньего уровня? В главном-то они обе правы — получилось всё удачно. И — таки да, особенно для меня…

Когда отец Нирула узнал, как славно устроены теперь дела его сына, он наотрез отказался брать с меня деньги за боеприпасы, да ещё и был страшно расстроен тем, что у меня уже есть новый меч, да такой, что даже ему не выковать для меня лучшего. Он всё порывался подарить мне хоть что-то из воинского снаряжения и сокрушался по поводу того, что у меня всё есть. Зачем-то даже мерку с меня снимал — я так и не понял, для чего. Да какая разница — главное ведь разве это? Главное — то, что если судьба снова занесёт меня в Кордубу — в ней найдутся люди, на которых я смогу положиться. Плохо ли для чужака-иноземца? На устроенной кузнецом по поводу немедленно состоявшейся помолвки сына пирушке порадовал меня и отец-командир:

— Ты научился заводить настоящих друзей, Максим, и это хорошее дело. Ты вообще многому научился.

— Под твоим началом, почтенный.

— Тордул. Для тебя — просто Тордул.

Оба его ветерана переглянулись, затем взглянули на меня и молча кивнули. Я уже знал, что это означает. В хорошем отряде все стоят друг за друга, и за своего вступятся всегда, но не против воли нанимателя, которая священна и превыше всего. Тут, кажется, наклёвывалось нечто большее. Вслух никто ничего не сказал, но по взглядам я понял, что приобрёл дружбу, никак не связанную с волей нанимателя. Параллельную и независимую, скажем так. Поди хреново?

Ремд наградил меня по-царски.