Арбалетчики в Карфагене

— О! Тут и думать нечего! — вскричал один из наших турдетан. — Ты, Максим, — один из нас, и за тебя мы вступиться, если что, имеем полное право! И вступимся так, что мало досточтимому не покажется! Кто у него ещё есть, кроме нас, испанцев? Пусть только попробует ущемить тебя хоть в чём-то, если ты настоишь на своём! Дал он тебе слово — пусть теперь его держит, и этого ты вправе требовать!

— Так ведь в том-то и дело, что слова он мне не давал. Не обещал он мне Велию.

— В Гадесе? Да, в Гадесе он её тебе не обещал. Но теперь-то ведь он достойным своей дочери тебя признал?

— Признал, но имени не назвал.

— А кого это интересует? В Гадесе у вас тогда речь о Велии шла?

— Естественно! Никакой Мириам там не было, и никто о ней не говорил.

— Ну так и что тебе ещё нужно? Велия — тоже его дочь, и ты вправе считать, что его нынешние слова были о ней. И вправе обидеться, если он с тобой не согласится. А уж следом за тобой обидимся тогда и мы.

— Ну, так резко с досточтимым говорить всё-таки не надо, — поправил другой из наших ветеранов. — Надо почтительно и с полным уважением, но вообще-то — да, напирай на то, что речь у вас раньше о Велии шла, и ты, раз достоин, хочешь получить именно её. Тут досточтимому повода гневаться никакого не будет. Жених ведь выбирает невесту, а не наоборот, и тут по обычаю надо или принимать сватовство, или отказывать. Отказать тебе после всего сказанного у Арунтия повода нет, и выглядеть тогда отказ будет очень некрасиво, а чтоб вместо одной предлагать тебе другую — такого обычая нет и никогда не было. Стой на своём, и ему настаивать на подмене будет очень неловко.

Чем больше я размышлял, тем яснее понимал, что именно такой линии и нужно теперь придерживаться. Ну, с некоторыми нюансами, конечно, но в целом — именно такой. Обычай есть обычай, против него и олигарху переть тяжеловато. А чтобы ему легче было «сохранить лицо» — включить дурака, который просто-напросто не в курсах и настаивает на том, о чём говорилось ранее.

И опять обдумать как следует мне не дали — раб-посыльный сообщил о вызове к Арунтию. И что характерно — вызывал наниматель одного только меня. И уже в прихожей до меня донеслись из его апартаментов раскаты грома в исполнении прекрасно знакомых голосов. Потом оттуда вышли Криула с дочерью, обе страшно недовольные.

— Что случилось? — спросил я Велию.

— Сейчас и сам узнаешь от отца…

Не дав нам пообщаться, наниматель выглянул и поманил меня к себе.

— Присаживайся, Максим. Ох уж эти женщины! Слухи, конечно, разнесутся обо всём быстро, и будет лучше, если ты услышишь это от меня самого. Я недавно объявил, что ты достоин руки моей дочери…

— И я с нетерпением жду, когда ты отдашь мне Велию, досточтимый.

— Гм… Видишь ли, Максим, Велия — не единственная из моих дочерей…

— Велия — единственная, о которой мы говорили с тобой в Гадесе.

— Верно, там мы говорили о ней. Но это было давно, и с тех пор прошло немало времени, и многое изменилось…

— Мои планы — нет.

— Но ведь ты теперь достоин гораздо большего. Я хочу предложить тебе свою законную дочь. Это же гораздо почётнее!

— Понял и оценил, досточтимый! Но что мешает тебе узаконить Велию?

— Гм… Да ничего не мешает. Удочерить её официально недолго и нетрудно. Но ты пойми, Максим, это ведь будет всё равно не то! Вся Мегара давно знает, что она была незаконной, и вровень с законными её всё равно никто считать не будет — таков обычай. У меня от второй жены дочь — вообще шмакодявка, но Велия, хоть и старше её годами, по достоинству будет считаться ниже, и брак с ней будет не так престижен. Я же предлагаю тебе настоящую невесту, которая откроет тебе путь в высшие круги карфагенского общества. Подумай об этом! А Велия — она тоже моя дочь, конечно, и люблю я её ничуть не меньше прочих, и я рад тому, что твоё отношение к ней осталось прежним, и за это я тебя только больше уважаю, но теперь ты достоин большего! Хочешь, отдам тебе Велию в наложницы? Мириам не против, даже сама меня об этом просит. Думаю, что и сама Велия поняла бы всё правильно и согласилась бы, если бы не Криула. Можно подумать, ей самой плохо у меня в наложницах живётся!

— Женщины чувствительны к официальному положению, досточтимый.

— Да знаю, не напоминай! Тошно! Недовольством моих испанских солдат мне грозит! Представляешь? Мне — недовольством моих солдат! И ещё Ганнибалом меня стращает. Меня — моим же старым другом детства и боевым товарищем, с которым мы наводили порядок в Испании и били римлян! Жена Ганнибала — тоже испанка, и моя дура — вот уж от кого не ожидал — вообразила, будто бы через неё она сможет вертеть самим Ганнибалом, ха-ха! Напугала, дрожу как осиновый лист! Ладно бы я ещё старику какому девчонку отдавал или рохле какому недоделанному! Так ведь тебе же отдать собираюсь, как она и хотела! Ну, не женой, наложницей, но ведь не простой же наложницей-рабыней, а почётной — такой же, как и она сама! Можно подумать, ты её обидишь! Ох уж эти мне женские капризы! Ладно, оставим это. Так как, возьмёшь в жёны Мириам?