Арбалетчики в Карфагене

Промышленное оборудование подобного типа, по словам нашего гида из числа надсмотрщиков, известно и давно уже применяется в крупных текстильных мастерских эллинистического мира, в том числе и в Карфагене, но самые искусные индийские пряхи и ткачи, без которых нельзя выработать высококачественной тонкой ткани, в достаточном количестве имеются лишь в селевкидской Сирии и в птолемеевском Египте. Оттого-то и ценятся так высоко по всему Средиземноморью знаменитые египетские полотно и ситец. А обеспечивает это великолепие эллинистическая организация высокопроизводительного труда, объединённая с искусностью, усидчивостью и прилежанием всех работников — ну, кроме некоторых нерадивых отщепенцев…

Как раз у нас на глазах двое дюжих надсмотрщиков уже метелили одного раба. Усердно метелили, от души, явно наслаждаясь процессом и не собираясь останавливаться.

— Это же Рам, господин! — шепнула мне вдруг в самое ухо Мунни. — Они убьют его! Спаси его, умоляю тебя!

— Что такое рам? — не въехал я.

— Его зовут Рам, господин, и он из нашей деревни!

— Ты предлагаешь мне повсюду выкупать всех твоих односельчан, какие нам только попадутся? — Этот односельчанин Мунни, надо полагать, должен бы быть таким же потомком индийских шелкоткачей, как и она сама, и такие рабочие кадры, ясный хрен, на дороге не валяются, но и недавно купленная рабыня не должна забывать о своём месте.

— Нет, только этого, господин! Рам был одним из лучших ткачей во всей нашей деревне! Очень тебя прошу!

— И ты просишь за него именно как за хорошего ткача? — что-то мне показалось сильно сомнительным, что её мотивация именно в этом.

— Он небезразличен мне и сам по себе, — призналась она. — Но ты не пожалеешь, господин, — я сказала тебе правду о его мастерстве!

На Востоке обычно считается крайней бестактностью, если гость вмешивается во взаимоотношения хозяина с его рабами, и без веской на то причины делать этого там не стоит. Но тут причина-то достаточно веская, а заплаченные за «экскурсию» деньги делали уместным и «экскурсионное» любопытство.

— Они не слишком увлеклись? — спросил я управляющего. — Убить ведь могут!

— Если и убьют — невелика беда, чужеземец! — ответил тот. — Этот негодяй уже не первый раз осмеливается пререкаться с надсмотрщиком. Он хороший ткач, и я щадил его до сих пор. Я прощал ему, когда он отказывался от подсобных работ. Я простил, когда он переделал станок не так, как у всех, — это был очень дурной пример для прочих, но ему так было удобнее, а он очень хороший ткач, и я простил ему его самовольство. Но теперь, всемогущий Серапис, моё терпение иссякло!

— А что он сделал неподобающего на этот раз?

— Негодяй испортил работу. Нарочно испортил, не случайно! От него не так уж и много требовалось — ткать самый обычный материал, с которым справится и новичок. А этот смутьян возомнил, будто лучше нас знает, что и как ему делать! Он зачем-то сдвоил нити, и ткань вместо гладкой получилась шершавой! Взгляни сам, чужеземец!

Я посмотрел и пощупал «брак», представляющий собой весьма оригинальный вариант привычного по нашему современному миру казённого «вафельного» полотенца.

— Но ведь он неплохо придумал, уважаемый!

— Да кто просил его придумывать! Всемогущий Серапис! От него требовалось выполнить задание и ничего более! Я должен поставлять на склад нормальную гладкую ткань, а он сделал шершавую! Кто примет её у меня, и как я отчитаюсь перед начальством за потраченную зря пряжу?

— Разве нельзя распустить её и переткать заново?

— Это абсолютно нетрудно, чужеземец. Но разве в этом дело! Он раб и обязан повиноваться, и даже если он грек, а мы — коренные египтяне, это ничего не меняет! Мне и моим людям надоели его дерзкие выходки, и я намерен положить им конец!

— За дерзость вполне достаточно просто хорошенько высечь. Так ты говоришь, уважаемый, что он хороший ткач? Разумно ли тогда калечить его?

— Он подаёт дурной пример остальным, и этого спускать нельзя. Иначе, глядя на него, начнут дерзить многие, и во что тогда превратится мастерская?

— И что ты намерен с ним сделать?

— Продам негодяя на рудники или в каменоломни.

— И тебе не жаль потерять умелого работника? — я нарочно муссировал эту тему, дабы включить у собеседника ещё и профессиональное начальственное упрямство — типа «я здесь самый главный, и как я сказал, так и будет».

— Очень жаль, но он обнаглел и зашёл слишком далеко. Пусть теперь его судьба послужит хорошим назиданием для остальных! Да будет так!

— И много ли тебе дадут за него скупщики рабов для рудника или каменоломни?

— Двести драхм. Это убыточно для меня, но порядок в мастерской важнее.

— Тут ты прав, уважаемый, порядок превыше всего. Но позволь мне поговорить с этим смутьяном. Небольшой рудничок есть и у меня. Если он подойдёт мне, то уж эти-то двести драхм и я как-нибудь наскребу.

— Если твой рудничок небольшой, то там, верно, и работа полегче? — хмыкнул управляющий. — Не слабое ли наказание выйдет для негодяя?

— Легче, чем на большом руднике, но уж точно тяжелее, чем здесь, — возразил я. — Достаточно тяжело, чтобы вразумить обнаглевшего раба.

— И если он образумится…