Арбатская излучина

Ах как легко он себе представлял, что можно что-то придумать, еще совсем не зная, о чем пойдет речь! И вдруг увидел, что она плачет. Не вытирая слез, сквозь них она глядела на него. И то, что она, словно жалея его, не решалась говорить, не меняла позы — как опустилась в кресло, так будто и замерла в нем, и единственным движением были бегущие по ее щекам, обильные, как у ребенка, слезы, — словно ударило его.

— Машенька, что же случилось, родная моя? Да говори же наконец. — Он уже не думал о том, что ее горести теперь — на них обоих и он поможет ей, что бы это ни было. Он просто испугался за нее, потому что увидел: она сбита с ног настоящей бедой. — Света? — угадал он. Но что могло еще случиться со Светой?

И тут она выговорила такие странные слова, что он даже не сразу воспринял их смысл. Во всяком случае, не в полной мере… Потому что если бы в полной мере, так это и его касалось. Не так прямо, а «обходным движением» как бы, сложным таким маневром.

«Да, что ж это она сказала? Светлана выходит замуж… за Чурина… Бред какой-то! И какой бы ни был Юрка прохиндей из прохиндеев, но это все-таки чересчур…»

— Машенька, но ведь этому можно помешать, — неуверенно начал он, в то время как в голове у него с опозданием застучала мысль, которая могла бы, конечно, сразу прийти ему на ум, но как бы ждала своей очереди, чтобы ударить больнее: «А Валя?»

И, не выдвигаясь на первый план, эта мысль уже не исчезала, но звучала как-то беспрестанно и назойливо, словно повторяющееся эхо главного нежданного удара.

«Нежданного?» Он вдруг вспомнил случайный и мимолетный разговор. Вечером, на их бульваре. Он задержался на работе и закончил, когда появился ночной дежурный. Дежурил молодой садовод вовсе не с их участка. Но они, конечно, хорошо знали друг друга. И этот молодой человек с модными баками, делавшими его маленькое лицо почти карикатурным, и с носом пуговичкой, очень словоохотливый, что Иван Петрович и раньше знал, высыпал на него за несколько минут, пока он посидел с ним на скамейке, ворох всяких новостей, и среди них — такую сомнительную и даже более сомнительную, чем другие…

Сейчас Иван Петрович отчетливо вспомнил, как тот произнес эти слова со вкусом и пониманием: «Наш-то шеф положил глаз на Светку». «Какую Светку?» — спросил он машинально, как о мало ему интересном предмете. «Что значит какую? Марии Васильевны дочку. Уж Чурин-то не промахнется».

Вот эти слова о Чурине Иван Петрович принял безоговорочно и даже подумал: «Значит, Юрка всем ясен в своих поворотах. Даже со стороны ясен…»

«Чего ж не положить глаз! Света у нас красотка», — вяло заметил он. И о каких-то дальнейших выводах вовсе мысли не имел. Ни в коей мере.

Собеседник ничего не ответил. И нечего ему, видимо, было отвечать. На том и кончилось.

И весь разговор запомнился ему только одним: уверенностью совсем стороннего человека в том, что «Чурин не промахнется».

Сейчас, приплюсованный к словам Марии Васильевны, разговор этот создавал непреложность факта. Иван Петрович держал холодные и какие-то беспомощные руки Марии Васильевны в своих и думал, что то, что для нее трагедия, другая женщина сочла бы жизненной удачей. Да почему же «другая женщина»? Вот же — сама Светлана…

— Машенька, как ты узнала? Вообще, как это получилось…

Ему казалось, что ей надо выговориться, и он благодарил судьбу за то, что оказался сейчас рядом с ней.

Когда она подняла на него глаза, тоска стояла в них.

— Что ты, Машенька? Нельзя так оплакивать живую, благополучную Свету.

Он тотчас пожалел о том, что сказал, особенно о слове «благополучная». Мария Васильевна отняла свои руки и горько сказала:

— Слишком благополучную, оттого и оплакиваю. Ваня, когда человек теряет себя, он все равно что мертв. Неужели ты думаешь, ты можешь предположить, что Светлану привлекает в Чурине что-нибудь, кроме «благополучности»?

Иван Петрович понял, как важен был для нее его ответ. Юрий представился ему очень ясно, но почему-то не таким, каким видел его сравнительно недавно. Он смотрел на Юрия отстраненным, испытующим взглядом первого их свидания.

Да, именно тогда, в кабинете треста, в первое их свидание, он смотрел на Юрия так, словно искал ответа на вопрос: каким он стал, что в нем взяло верх? Он всегда казался Ивану Петровичу словно бы составленным из разных кусков. Время могло зачеркнуть одно, вызвать к жизни другое.

Но и сейчас, когда он знал Юрия много больше, он не мог отчетливо сказать, каков тот в его глазах. И странно: то, что он узнал сейчас, что было так поворотно не только для него и Светы, но и для Вали — он подумал об этом с болью, — ничего пока не добавляло, не проясняло противоречивый облик этого человека.