Арбатская излучина

Она выглядела озабоченной, такой он ее давно не видел. С тех пор, как она занялась «делом», Эмма обрела несвойственную ей раньше самоуверенность. Это была самоуверенность человека, твердо стоящего на ногах, без чужой помощи создавшего себе положение. В самом деле, он ведь ничем не помог ей: начиная от идеи «Тихого уголка» и кончая его ежедневной эксплуатацией, Эмма действовала одна. И это подняло ее в собственных глазах. Из хрупкого создания с тонкой талией и мечтательными глазами она превратилась в деловую женщину, вполне современную, поскольку применялась к обстоятельствам сегодняшнего дня.

— Добрый вечер, мой друг! — произнесла Эмма и, шурша шелком, присела на край его постели.

— Вернее, ночи, Эмма! Садись, пожалуйста, — мягко сказал он, хотя она уже прочно сидела рядом и он чувствовал даже через плед ее крепкое горячее тело.

— Мне надо поговорить с тобой, Эуген… — она испытующе посмотрела на него, может быть боясь, что он воспримет несерьезно ее попытку.

Но он ответил не отрывисто, сухо, как это часто бывало, а так же мягко, отложив книгу:

— Слушаю тебя, дорогая.

Ее растрогал не так-то часто звучащий в разговоре его тон. Все-таки это был ее муж. Отец ее дочери. Родной человек, которого ее покойный отец принял в свой дом как сына. Как они могли так отдалиться друг от друга? Забыв обо всем, Эмма готова была взять вину на себя. Лишь бы сейчас, по главному вопросу, у них было согласие.

Будучи женщиной решительной, Эмма приступила к делу без проволочек:

— Мы живем здесь совсем неплохо, Эуген. В нашем тихом уголке.

Он вяло подтвердил.

— Но все-таки мы здесь чужие, в чужой стране, а человеку свойственна тяга к родному краю… Тем более, если у него есть великая родина, такая, как Германия.

Патетический тон жены, явное подражание кому-то и несоответствие слов ее туалету рассмешили его.

Хотя уже зрела в нем догадка, уже слышался ему звон фанфар в тиши «Уголка»…

Так как он молчал и, по ее представлению, возразить ему было нечего, она продолжала:

— Конечно, Эуген, твоя родина там… Но она пока закрыта для тебя, не так ли? О, ты вернешься туда победителем — это предопределено ходом истории. Но ты нашел у нас не только свое счастье. Свой новый дом, семью, положение…

Нет, она не сказала о том, кем он был, когда вошел в их дом. Где именно разыскал его дядя Конрад и что ждало его, если бы это не случилось… Об этом Эмма не сказала, он мысленно досказал за нее: все было так, все было правильно. Уж куда правильнее!

Ободренная его молчанием, она уселась плотнее, теперь она наклонилась к нему так близко, что он чувствовал запах зубного эликсира, которым она, наверное, полоскала на ночь зубы.

Странно, этот сладковатый, мятный запах удивительно гармонировал с ее словами, он словно входил необходимым элементом в эту достаточно нелепую сцену, если посмотреть со стороны, а именно так смотрел он, как будто был не участником, а лишь свидетелем всего этого спектакля.

— Может быть, дорогой, мы совершили ошибку, поторопившись уехать…

Она сделала паузу, и тут уж он должен был хоть что-нибудь сказать:

— Ты же знаешь, Эмма, почему мы уехали. Наша фирма не могла бы самостоятельно существовать, ее бы просто задушили. Нам пришлось бы жить по указке сомнительных личностей, пускаться в авантюры…

— Конечно, мой дорогой, могло случиться и так. Но, понимаешь, мы могли бы приспособиться к новому положению вещей… — Голос ее окреп, когда она добавила: — Какая нужда нам была бежать? Мы ведь не евреи и не марксисты…

Определенность ее высказываний поразила его. Нет, конечно, не в одном Штильмарке дело: этот процесс, это ее развитие шло давно, оно только вошло в какую-то новую фазу.

Эмма торопилась высказаться, потому что ей что-то не понравилось в его лице: этот славянский характер… Так и жди каких-то неожиданностей!

— Я все обдумала, Эуген. Средств от ликвидации «Уголка» с лихвой нам хватило бы, чтобы открыть что-нибудь в этом духе… Где-нибудь тоже в хорошем курортном местечке, может быть на Эльбе… Помнишь наше путешествие? Я могла бы пустить в дело и то, что оставил мне отец… — Она не стала отдаляться от темы: — Не считай, что это случайный разговор, Эуген…

Нет, он не считал этого: ни в коем случае не считал. Более того, он видел правомерность ее рассуждений. И видел даже больше: логику развития событий. Он пришел к тому, к чему шел. Наивно было думать, что, перейдя государственную границу рейха, он избавится от его ига. И вот оно настигло его здесь, в его «Тихом уголке», в его семье.

Он ничего еще не ответил на ее непривычно длинную речь, она и не хотела, чтобы он ответил. Она хотела, чтобы он подумал. И он обещал ей это. Обещал потому, что больше всего желал сейчас остаться один.