Арбатские подворотни

В прошлом это был известный спортсмен, заслуженный мастер спорта, чемпион Европы, трехкратный чемпион страны по дзюдо, победитель многих соревнований.

В свое время эта фамилия была настолько в спортивном мире известной, что атлетисты стыдились произносить ее и называли объект акции Бугром.

Так вот, Бугор имел в Москве, на Кропоткинской, квартиру, в которой практически не жил. Жил он на даче. Приезжал и уезжал в самое разное время. Дача охранялась так, что надо было искать другое место встречи.

Его нашли. Оказалось, что Бугор частенько заходил в некое кооперативное кафе, тоже находившееся на Кропоткинской. Что ж, у каждого свои слабости…

У этого кафе и решили атлетисты подстеречь Бугра.

В тот вечер Игорь закончил работу рано. У шефа происходило заседание одного из бесчисленных советов, членом которых он состоял. Такие заседания оканчивались поздно, и шеф отпускал Игоря.

Иванов-Лембрэд по дороге на заседание, как обычно, пересказывал своему водителю новости.

— Вот ты живешь, Лосев, спокойной жизнью, — рассуждал он. — Ты слышал слово «рэкет»? Тихо! Смотри, куда едешь! (Игорь чуть не влетел в другую машину, услышав этот вопрос.) Об этом сейчас все газеты пишут. Читать, читать прессу надо, Лосев! Эти рэкетиры взимают дань с кооператоров, взрывают их кафе, вывозят за город, пытают. И представь, все сплошь — спортсмены!

— Кто спортсмены? — спросил Игорь, чтоб показать, как он внимательно слушает.

— Рэкетиры, кто! Вроде тебя — культуристы, каратисты, самбисты. Вот ты приходишь в кафе, проводишь пару приемчиков на официанте (да нет, ты наверняка выберешь официанточку) и требуешь, чтоб тебе каждый месяц платили… Сколько ты с них требуешь?

— Иван Иванович, я ничего не требую, я в такие кафе не хожу…

— Не ходишь, так будешь ходить. Учти, все кооператоры — жулики. Так что требуй с них как следует!

— Иван Иванович, — запротестовал Игорь, — да не собираюсь я вашим рэкетом заниматься! Наоборот, я бы с удовольствием давил их.

— Ну и прекрасно! — легко согласился Иванов-Лембрэд. — Раз они бывшие спортсмены, я тут заказал о них материал своему лучшему сотруднику. Шустрый парень — напишет. Но, Лосев, — он поднял палец, — трудно собирать материал. Трудно!

«Подкинул бы я тебе материал, первый сорт», — подумал Игорь.

— Так что, — продолжал Иванов-Лембрэд, — сейчас все газеты и экраны полны жуткими делами. Вон тут недавно показывали… — и он пустился в подробный рассказ о борьбе с рэкетом.

— А все отчего? — неожиданно перешел к другой стороне вопроса Лембрэд. — Оттого, что спортсменов за людей не считают. Ты же знаешь: гимнастки-крохотули по четыре-пять часов в день тренируются, пловцы по сто километров проплывают…

— Уж по сто!

— Ну по пятнадцать! Вся молодость уходит. А потом? Вон циркачи, балерины, им пенсию, еще сорока лет нету, дают. А спортсменам — шиш! Кончил выступать — устраивайся как хочешь! А он ничего, кроме как бегать или мяч гонять, не умеет. Нет профессии, понял, Лосев?

Игорь молчал. Ну нет так нет. Ему предстояло в тот вечер показать некоторые свои отнюдь не профессиональные таланты, и этим были заняты его мысли.

— Иван Иванович, — спросил Игорь, — а если такие организации создавать, которые будут с этими рэкетирами бороться? Из народа!

— Так есть же, Лосев, милиция, прокуратура, дружинники наконец, они…

— Да ничего они не делают, — с досадой перебил опять Игорь, — они, может, и рады бы, да не могут — прав нет, нет против рэкетиров законов…

— Ты что, Лосев, гражданскую войну предлагаешь? Все начнут друг с другом расправляться. С любым неугодным. Как в добрые старые времена. Только тогда доносом, а тут прямо дубиной. Отбил, например, кто у тебя очередную Дульсинею, ты его тут же в рэкетиры зачисляешь и ночью кистенем на большой дороге приглаживаешь. Так? Ты сам и свидетель, и прокурор, и судья, и палач — большая экономия на правоохранительном аппарате. Даже больше, чем в тридцатые годы. Там хоть тройки решали, а тут один товарищ Лосев.

Игорь сделал отчаянную попытку отвлечь своего шефа:

— Иван Иванович, что вы меня все девчонками попрекаете! Прямо я у вас такой ходок. Я, может, скоро женюсь.

Попытка блестяще удалась.

— Ты? Женишься? Лосев, ну зачем ты издеваешься? Именно издеваешься. Если ты и женишься, то не раньше шестидесяти лет. Вот когда станешь вроде меня полным маразматиком…

— Иван Иванович, ну какой вы маразматик! — слабо запротестовал Игорь.

— Ладно, ладно, — Иванов-Лембрэд погрозил пальцем. — Думаешь, я не знаю, что вы там, молодые, про нас, мафусаилов, думаете? Все знаю. Вот будешь, как я, — дряхлый, больной, беспомощный (Иванов за всю жизнь свою не болел даже насморком), тогда женишься, чтоб она за тобой ухаживала. Ублажала.

— Плохо вы обо мне думаете, Иван Иванович, — вяло возражал Игорь. Он был доволен, что разговор свернул на другой путь. — Вот женюсь и вас приглашу свадебным генералом.

— Ох, Лосев, подхалим ты! Но скорей мне маршальское звание присвоят, чем ты женишься. Во всяком случае, если это произойдет, то станет величайшим событием в мире фантастики…