Арбатские подворотни

— Слушай, ты молодец! Жутко интересный сиэнс-фикшен! Гвоздь! Я уже почти перевел, надо распечатать. Твой шеф там, в журнале, не может, а? У них наверняка ксерокс есть. А то наши девчонки печатают, как черепахи бегают. Узнай.

Сокращая расстояние, они не спеша возвращались домой знакомым маршрутом — проходными дворами, сквозными подъездами.

Шли по Кривоарбатскому, мимо знаменитого круглого белого дома архитектора Мельникова. Скупо светились маленькие окна, похожие на карточные бубны. Дом, когда-то заметный, был теперь зажат со всех сторон кирпичными, порядком облезлыми громадинами. Убого чернели в крохотном садике засохшие деревья.

Миновали «арбатский дворик», достопримечательное место, которое неизменно демонстрировалось экскурсантам, ведомым по литературной Арбатской тропе. Дворик ютился между полуразрушенными, полусгоревшими двухэтажными домиками, он был зачален бревнами, старыми бочками, фанерными листами, покрыт серым от грязи снегом.

В одном из переулков, среди развалин деревянного дома, красовался чудом уцелевший унитаз. Над ним на косо висевшей доске черной краской или гуталином кто-то анонимный начертал грустные самокритичные вирши:

Вот я сижу на месте этом,
Так мне судьбою суждено.
Среди говна слыву поэтом.
Среди поэтов — я говно.

На Арбат вышли через арку. На жалкой, облезлой стене мелом большими буквами были нанесены слова: «М. Че, проявись. Anita». А рядом красной краской изображен древний астрологический символ женского начала.

Наконец вышли на саму улицу, под розовато-коричневый свет ее фонарей. Неторопливо двигалась толпа. Грустно пела скрипка напротив магазина «Диета». В перчатках, у которых были срезаны пальцы, замерзший, красноносый, весь какой-то сморщенный скрипач пиликал себе и пиликал. В футляр от скрипки летели монеты, валялись в нем и несколько смятых рублевок.

— Во миллионер! — восхищенно пробормотал Олег. — Знаешь, сколько зашибает? Будь здоров. Скоро «Страдивари» себе купит, ловкач!

Игорь неодобрительно посмотрел на своего элегантного «одублененного» друга. Какое ему дело, в конце концов, каждый зарабатывает, как может. Попробуй постой-ка целый день на ветру, перепиливая свою скрипку.

— Да, так вот, — продолжал Олег, — знаешь, о чем этот «Бунт»? На Земле в трехтысячном году намечается война. Между «свободным» и коммунистическим миром. Ну — обычная бодяга…

— Погоди, — прервал Игорь, — он что, твой автор, считает, что еще тысячу лет продлится холодная война, а потом начнется горячая?

— Наверное. — Олег пожал плечами. — Так получается. Словом в трехтысячном году вот-вот должна вспыхнуть война. Объявляется всеобщая мобилизация. И вдруг советские граждане начинают забастовку. Вернее, отказываются идти в армию! А? На них напускают милицию, а они не идут!

— И что ж «свободный» мир? — недоверчиво спросил Игорь. — Захватывает нас?

— В том-то и дело, — Олег даже слегка подпрыгивает от восторга, — в том-то и дело, что нет! Они, понимаешь ли, проникаются нашим благородством и тоже отказываются воевать.

— И на земле наступает всеобщий мир?

— Ну не совсем, — сникает Олег. — По идее да. В начале вся планета торжествует, все радуются, на границах идет братание. Но потом один подонок-генерал, видя, как оборачивается дело, запускает ракету с атомной бомбой, и начинается всеобщая катавасия.

— Запускает, конечно, советский генерал? — Игорь не скрывает иронии.

— Ну, советский. Да какая разница? Ты пойми главное: если люди объединятся и откажутся служить в армии, никакой войны не будет. Это кретины трехтысячного года могут додуматься до ядерной войны. А в наше время кто ж на это пойдет?

— Слушай, Олег, а не идти в армию, когда призывают, на это люди пойдут? Вот ты, я?

— Ну и что, — Олег пожимает плечами, — ты знаешь, что предлагает в Латвии Народный фронт или в Литве, а может, в Эстонии — словом, в Прибалтике? Мне показывали их устав. Они предлагают, что, если кто по религиозным или пацифистским соображениям не хочет служить в армии, пожалуйста — заменяют на гражданские работы.

— Интересно, какие, — усмехается Игорь, — уборные чистить или улицы, как пятнадцатисуточники, подметать? Нет уж, я лучше помарширую да побегаю немного. Но пока у нас в стране еще закон о всеобщей воинской обязанности не отменили. Конституция действует. И ты в Москве живешь, а не в Прибалтике.

— А что, по-твоему, в Москве нельзя вслух высказываться? Вот возьму и в знак протеста устрою голодовку!

— Давай, давай, — веселится Игорь, — сократи рацион, вместо трех шашлыков съедай два. Ведь не выдержишь.

— Ладно, — недовольно бормочет Олег, — но, честно говоря, этот романчик меня на некоторые мысли навел. Я тут поговорил кое с кем… из института и нашими. Они поддерживают.

— Ладно, — Игорь хлопает Олега по плечу так, что тот приседает, — как соберетесь, скажи: я вам белый флаг подарю, стащу у матери наволочку.

«Звездные рыцари» сами не заметили, как в их среде начался и постепенно стал шириться раскол. Ну не раскол, скажем так — расхождение.