– Ах да! Некстати, – Игорь поморщился. – Знаете, попросите от моего имени кого-нибудь, пусть сами проведут. Я тут собирался над стратегией помозговать…Да и, по правде, не до того мне!
Ему захотелось извиниться за неуместную резкость:
– И вас тоже попрошу не обижаться, – нервы после всего совсем ни к черту!.. Да, я тут иконку на подоконнике обнаружил. Не знакома, часом? Секретарша подошла ближе, приподняла иконку. Подушечкой мизинца отерла пыль. Вернула.
– Это Второвская, – с ностальгией определила она. – Говорил, что удачу приносит. Да вот не принесла. Забыл, видно. Я могу быть свободна? Дождавшись подтверждающего кивка, она вышла.
Кичуй поморщился. Секретарша, начинавшая при Второве, была безупречна в работе. Исполнительна. Не позволяла себе спорить. Но при ней Кичуй ощущал себя начинающим пилотом при механике, который прежде обслуживал знаменитого аса, сбитого в бою. Игорь уже не раз собирался заменить ее. Но пока не решался: никто другой не знал так досконально всех хитросплетений управленческого аппарата. Он вновь повертел иконку. Ту самую, что держал Второв, сидя в этом кабинете, в этом самом кресле. Небожитель, внимания которого искали министры. Депутаты Думы часами высиживали в приемной ради пяти минут аудиенции. Не было преград дерзким планам этого всесильного человека.
И вот, спустя каких-то полтора года, Второв, надломленный, тяжело больной после обширного инсульта, доживает свой век, подзабытый и никому по большому счету не интересный. А на его месте сидит некий Игорь Кичуй. Вознесенный сюда волею случая. И скучно разбирает по винтикам то, что еще недавно было могучей финансовой машиной.
Игорь еще повертел «нефартовую» иконку и – приспособил на углу стола.
Подошел к зеркалу, дурашливо расшаркался:
– Дозвольте представиться, Кичуй – механик по найму!
Он расслышал звук открываемой двери. Боясь оказаться застигнутым в смешном положении, поспешно отодвинулся.
Вошел Рублев. Хмурый, не спавший, кажется, целую неделю. Но глубоко запавшие глазки лихорадочно блестели, а нижняя губа наползла на верхнюю, – верный признак, что старым авантюристом овладела очередная бредовая идея. Игорь безнадежно вздохнул.
– Водички дай, – попросил Рублев, вытаскивая из кармана валокордин. – Второй пузырь. Нормальные люди стопари пьют, а я на эту гадость перешел. Знаешь, что такое старость? Это когда на лекарства тратишь больше, чем на водку. Кичуй без выражения протянул стакан с водой. – Чего в уныние впал? – заметил Иван Васильевич.
– А с чего веселиться-то?
– Веселиться, пожалуй, не с чего. Рубят нас почем ни попадя, – Рублев зло сощурился. – Так ведь пока не до смерти.
Это называется «не до смерти»?! – Кичуй по-мальчишески шмыгнул носом.
Рублев смутился, поняв, что фраза вышла неудачной: – Тем более, не имеем права после гибели Андрея отступать. Да, нас сильно подрезали. Надежды на скорое возвращение лицензии больше нет. Но это означает только то, что надо учиться действовать в новых условиях.
Рублев подобрался. По тому, как Игорь принялся теребить лацканы пиджака, он догадался, что сейчас услышит. Уперся ногами в пол и подался вперед, как инстинктивно делал всегда в ожидании атаки. Прикрыл глаза рукой. Скулы его напряглись. – Говори! – И – скажу. Нет никаких новых условий, Иван Васильевич. Это даже не партизанская война. Это – полный финиш! Нас же лишают всяких полномочий! У нас закрыты все счета, кроме одного, – на текущие расходы. Как хотите, Иван Васильевич, но при всем уважении: отныне мы бессильны контролировать ситуацию! Вы знаете, всё это время, куда вы, туда и я. Так сказать, нитка за иголкой. Но – напрямоту – пока была надежда отбить лицензию, спасти банк, мы бились, и неплохо. Только поэтому, на одном, можно сказать, энтузиазме продержались, считай, с год. Один Андрюша, царство небесное, сколько сделал!
– И что из этого плача вытекает? – нетерпеливо поторопил Рублев. – Не мямли, президент!