Арбитражный десант

– Так согласуй. В чем проблемы? Рублев подметил встревоженный взгляд Кичуя. – Что? Решил, крыша у старика от неприятностей поехала? – определил Рублев и по смущенному виду увидел, что угадал. – Ладно, не буду больше томить. В качестве главы временной администрации назначен заместитель председателя центробанка Борис Семенович Гуревич!

– Ну, Гуревич, – вяло повторил Кичуй. – Гуревич! – выкрикнул он с видом человека, пасмурным утром пробуждающегося от кошмара. Пусть пасмурным – но новым утром.

– Именно! Боря Гуревич. Наш бывший сотрудник и мой выдвиженец. Ведь это я его когда-то из нашего банка в Думу подтолкнул. А оттуда и в Центробанк подсадить помог. Сегодня мы с ним уже успели предварительно проговорить. Он – наш единомышленник. Как и я – государственник. И на должность эту нелегкую согласился не хлеба ради. А чтобы вместе с нами выстоять до весны. Так что никого отстранять не будут. А напротив, будет нам всяческая поддержка. Вот так-то, юный и пугливый мой друг! – Но Онлиевский!

– Он согласился с кандидатурой. Я ж говорю, включилось много общественно-политических векторов. Так много, что и Онлиевскому пришлось пойти на компромисс. И это тоже, доложу, симптомчик. Махонькое дуновение – предвестник больших политических перемен. С которыми тот же Онлиевский и иже с ним не могут больше не считаться. Рублев заметил иконку. Растроганно дотянулся. – Надо же – уцелела. Так вот, если мы с тобой банк сохраним, имя твоё повыше второвского взметнется. Так что? Отваливаешь в сторону или – плывешь дальше со мной? – Так точно, с вами, – Кичуй вытянулся. Поднес руку к несуществующему козырьку. – Разрешите переодеться в парадное?

– Не понял.

– На флоте капитан судна, обреченного на гибель, поднимается на палубу в парадном кителе, дабы в этом виде затонуть вместе с кораблем.

На самом деле разговор с Рублевым вдохнул в Игоря и новую веру, и новую силу. Да и отрываться бессмысленно, – кому нужна нитка без иголки?

Часть третья. Государева охота

1. Онлиевский и Бобровников. Встреча вторая

Новый Глава администрации нового Председателя правительства Семен Бобровников раздумчиво стоял возле объемистого, заваленного ворохом документов стола. В руках он держал портрет нового премьер-министра.

Написал его, едва стало известно о назначении, один из известнейших российских портретистов. Упреки в холуйстве художник отмел на корню: «Причем тут конъюнктурность? Просто люб мне показался этот человек. Незауряден. Духовен. Потому и написал. А должность его, что ж? Какое мне до нее дело? Художник выше суеты. Я вон и сталеваров пишу, и хлеборобов».

Проблемы конъюнктуры Бобровникова, в отличие от лукавого живописца, интересовали совсем в другой ипостаси: «Своевременно ли»?

Он еще раз осмотрел стену с объемистым портретом президента – осанистого, всевидящего.

«А если один под другим повесить»? – Бобровников колебался.

Дверь распахнулась.

– О! Друг мой Сема! – услышал он. Нахмурившись, обернулся. В кабинет, радушно улыбаясь вислоносым лицом, входил семенящей своей походкой Марк Игоревич Онлиевский. – Обживаешься на новом месте! С чем и поздравляю, – первые, можно сказать, пока еще зеленые всходы. То ли еще будет, ой-е-ей!

Бесцеремонно отобрал у Бобровникова портрет премьер-министра:

– А вот суетиться не следует. Убери. Пока рано. Дедушка прознает – не так поймет.

Кинул на стол поверх документов, рухнул в кресло, с удовольствием вытянув ноги:

– Набегался я сегодня. М-да! Ну, выкладывай, как там наш Крошка Цахес?

– Вы о ком?

– Будя! Давай без этих околичностей. О новом председателе кабинета министров, само собой, которого ты среди прочих отобрал, а я утвердил и Дедушке заложил. В смысле – мысль в голову. И – обрати внимание – не даю угаснуть. Так что не исключено, уже к третьему тысячелетию в Кремле нового хозяина посадим – в качестве и.о.

– То есть до официальных перевыборов? – живо заинтересовался Бобровников.

– А чего тянуть? Раньше сядешь – раньше выйдешь. Надо, чтоб к выборам он уже засветился и чтоб людман к нему прикипел. Это мы как раз все организуем! Посмотри, как рейтинг взметнулся. Только вот с этим, насчет мочить в сортире, это вы перестарались, – Онлиевский погрозил пальцем. – Твоя недоработка. То, что проявляет публично твердость, – то как раз на благо имиджу. Но – чтоб строго в правовых рамках. Это все время подчеркивать. Обыватель, он же Сталиным напуганный. И тут надо вбить в головы: по твердости – Сталин, не меньше. Но – без невинной крови. Усек?

Бобровников кивнул.

Онлиевский плотоядно потер руки:

– Эх, люблю я эту работу, – из ничего нечто делать! Жалко всё времени не найду самому с ним лишний раз встретиться. Так что придется тебе пока побыть приводным, так сказать, ремнем. Переводчиком. Когда увидишь?

– Жду вызова, – Бобровников едва заметно кивнул на отложенную в сторонку тисненую папку.