Арбуз

На столе в гостиной лежала мамина записка: «Мы останемся на даче у Мартыновых. Приедем завтра. Не скучай». О, черт! Теперь заламывай руки: а счастье было так близко, так возможно. Если бы родители хотя бы предупредили, что едут на дачу к Мартыновым. Все было бы иначе. Люда бы знала, что если они и вернутся, то поздно. Тогда бы Люда вела бы себя не столь прохладно. А они не только поехали на дачу, а еще и с ночевкой. Кто они после этого? Если бы мама, хотя бы положила записку в коридоре перед зеркалом, Люда успела бы ее вовремя прочитать, пока Леша не успел уйти. Все бы было прекрасно.

А она все делала не так. Она боялась, если родители вернутся, такой и застегнуться по-человечески не успеет. А мама, едва взглянув на его башмаки в прихожей, поняла бы, что у дочки в гостях совсем не то, что надо. Люда тоже была привередлива в одежде, но более демократична, чем мама. А если бы мама увидела, из каких ботинок гость перекочевал в чистые теплые тапочки, ее бы удар хватил. И Люде бы потом не поздоровилось. Мама часто повторяла, что квартира начинается с вешалки. А значит и с тапочек. Мама говорила, что пусть она консервативна в вещах, что пусть в Америке тапочек не знают, но она привыкла к тапочкам. К хорошим тапочкам. Тапочки дают отдохнуть и ногам и паркету. Надо же, в конце концов, уважать труд домработницы. Лешины башмаки не стоили самых плохоньких тапочек в их доме. И пальто годилось только что для пугала на их даче, но не для вешалки в их коридоре. Но, если бы Люда знала, что родителей не будет, вешалка, и даже их шикарный диван, Люду бы не выдали.

И еще пишут, не скучай?! Хорошо сказать, не скучай. Как тут не заскучаешь среди маминых тапочек? Завоешь. Если бы на Люду не давили мамины установки, или хотя бы мама положила записку, на тумбочку в прихожей, а не на стол, вечер мог пойти иначе. Люда первым делом обиделась на маму, потом на Лешу. Мог быть и напористей. Но и редкое для нее чувство осознания собственного промаха и сожаления тоже имело место. А когда ты чувствуешь, что виноваты не все кругом, но и ты немного, какой уже тут праздник?

Все-таки нужно было его пригласить. Приступ одиночества заставил ее еще раз изучать себя в зеркале. Тщательно, как астроном изучает звездное небо. Сначала – в большом зеркале в прихожей. Она смотрела в зеркало, морща нос от запаха какого-то пахучего средства, которым всякий раз домработница протирала мебель, а перед праздником, постаралась на всю катушку.

На пятерку с плюсом, поставила Люда себе оценку. Но эта оценка не была окончательной. Она прошла в ванную и стояла пред зеркалом, закрывая то один глаз, то другой, прищуриваясь, то надувая, то втягивая щеки. Наконец, сняла кофточку. У Ганиных полнота была семейной напастью. Но зеркало в ванной находилось на уровне головы и груди. Чтобы увидеть ниже, нужно было потянуться. А Люду и не тянуло увидеть ниже. Грудь на пятерку, даже на шестерку. Прекрасная белоснежная грудь с красивыми сосками персикового отлива. Пикантная родинка как пограничный пункт. Как раз по ней обозначала Люда границы дозволенного при первом близком контакте. И лицо – картинка. В самом соку бабенка! Как говорит мама, хоть сейчас на бал невест.

Но бал невест в этот раз для нее не заладился. Лешу она, конечно, могла бы и впустить. На ее мягком диване целоваться куда приятнее, чем в подъезде. Она могла бы даже напоить его чаем. Но он какой-то потусторонний. Одно слово – провинциал.

А что, если позвать его на день рождения? День рождения у нее скоро, в начале декабря. В прошлом декабре, на первом курсе, почти год назад, она никого из группы к себе не звала. Только школьных подруг. Для этого были причины. Когда Люда провалила вступительные экзамены во второй раз, папа сделал выводы: достаточно отдохнула после школы. Диплом и в Африке нужен. И на третий раз папа подключился. Люда поступила, но оказалась старше всех в группе. Разница в два года несущественна на лекциях и в лабораториях. Но даже для невинного флирта это серьезно. А для серьезных отношений – пропасть. Неприятно чувствовать себя старухой. Люда вспомнила девицу в коридоре общаги. Привлекательна, нельзя отрицать. Но главное – пышет юностью. И тут ничего не исправишь. Никакой тушью не замажешь.