Арбуз

– Тут мы в полной безопасности. Как на необитаемом острове. На этой площадке в одной квартире вообще не живут, они за границей работают, а в другой старики. Вечером никогда не выходят. Мы живем на четвертом, над ними. Так что, на второй ходят пешком, на третий ходить некому, а на четвертый – на лифте. А если кто-нибудь будет пешком подниматься, слышно.

Леша никак не мог сосредоточиться на Ганиной. Сначала из его головы не выходила Ира, с которой, к великому сожалению, так ничего не завязалось. Потом его мысли занял замок на двери подъезда. Потом он сосредоточился на лестничной площадке. Очень ярко освещенная, с розоватым кафелем по стенам, чистым полом. Не площадка, а операционная. Потом дверь квартиры, где хозяева уехали работать за границу. Он стоял спиной к этой двери. Но при беглом взгляде ему показалось, что дверь выглядит не так, как простые двери. А как? Повернуться и рассмотреть внимательнее он уже не мог. Он был во власти Ганиной. Но главное, что потрясло его, как, походя, между прочим, упомянула Ганина о соседях, работающих за границей. Никто из тех, кого он знал, кого знали его родители, его родственники, не то, что не работал, никогда не бывал за границей, и не знавал тех, кто бывал за границей.

Поняв, что он витает где-то далеко, Ганина стала возвращать его к реальности. Самый действенный метод – искусственное дыхание изо рта в рот. Она властно притянула витающего в облаках к себе, к объекту, так сказать, к телу, и полонила теплыми ухоженными, но настойчивыми, руками. Притянула нежно, но напористо, одурманив ароматом заморских духов. Разве ее большие синие глаза, густая тушь на ресницах, аккуратно выщипанные брови, гладкая светлая челка, душистая алая помада на сочных, как черешня, губах и нежный дымчатый мех на воротнике дубленки – разве этого всего мало, чтобы пленник выполнял ее желания?

Слух пленника был напряжен. Вдруг кому-нибудь вздумается подниматься пешком. Но, за время пока он чувствовал нежность ее губ и ментоловый холодок жвачки, он слышал только стрекот лампы дневного света, и хоть пару раз хлопала дверь подъезда, но затем гудел лифт и поднимался куда-то выше.

Самая большая доля информации к человеку приходит посредством зрения. Второе место занимает слух. И только на третьем месте осязание. Лешин обзор был ограничен стенкой и воротником. Да и слушать в подъезде нечего. Оставалось довериться осязанию. После того как Ганина распахнула свою дубленку, его руки неторопливо поднялись от ее поясницы к тому месту, где смыкаются лопатки. Там они лениво затихли на тонкой вязаной импортной кофточке, не проявляя никакой охоты к перемене мест.

Ганина, видно, ожидала более раскованного поведения. Вместо заранее заготовленной фразы «ух какой ты быстрый», она назвала его, нецелованным мальчиком. Леша подхватился доказывать, как она заблуждается, но, наверное, перебрал в рвении и торопливости, и Люда, слегка оттолкнув его, сказала:

– Осторожнее, ожерелье мне не порви. Оно дорогое.

Дорогое ожерелье осталось целым. Люда, убедилась, что напрасно она в самый разгар веселья уехала со Стромынки. Оставаться на площадке – воду в ступе толочь. Оставались два варианта. Первый – все-таки повести его в гараж. Слишком вульгарно. Так он может о ней черти что подумать. Второй – пригласить в квартиру. Посмотрим, как он на ключи отреагирует, подумала Люда. Если собаке показать кусочек сахару, у нее потечет слюна. А потекут ли у него слюнки, если при нем начать открывать дверь? Если кто-либо, перед дверью, достает ключи, а не звонит, следовательно, в квартире пусто. А если после поцелуев с молодым человеком на лестничной площадке, девушка не прощается, а достает ключи? Что это должно сказать молодому человеку? Люда чуть отстранилась, порылась в сумочке достала зеркальце, поглядевшись, вытерла платочком губы, и достала ключи. Не все же ему объяснять, как в школе. Но, как видно, Леша на своей периферии застрял на октябрятском уровне. Если бы Люда заметила, что он при виде ключей хоть как-то возбудился, завелся, что ли, она бы … Она могла допустить, что на самый короткий момент потеряет голову, или сделает вид, что потеряла самоконтроль. Но соло нежного мурлыкания замка его не тронуло. Он не встрепенулся, не услышал в этих звуках обещания радостей рая. Дверь открылась, как бы говоря: финита ля комедиа.

Люда бросила долгий прощальный взгляд на своего провожатого и, поняв, что ничего дальше не произойдет, закрыла дверь. Щелчок английского замка, короткий, как выстрел не убил ее, но зацепил. Она минуту-другую стояла у двери, прислушиваясь. Пошел на выход? Шагов не слышно. Она плавно отжала язычок замка и открыла дверь. Площадка была пуста. Казалось бы, после того, как замок щелкнул, разъединив молодых людей по разные стороны двери, а тем более, повторно щелкнул, после того, как Люда убедилась, что провожатый ушел и говорить не о чем. Однако! Жизнь продолжается. И она полна неожиданностей.