Ардаф

навеки самый преданный ваш друг,

Теос Олвин».

Закончив и запечатав это письмо, Олвин ещё раз взял рукопись и снова задумался над названием. Стоп! А почему бы ни назвать её именем совершенной героини, чья сердечная страсть и печаль составляют ядро легенды? Именем, которое он, по правде говоря, не выбирал осознанно, а которое часто являло созвучие с мелодичным тоном всей поэмы. «Нурельма»! Звучит мягко и будто дышит восточной истомой любовной песни, это, несомненно, самое лучшее название. Стремительно приняв решение, он разборчиво написал вверху первой страницы так: «Нурельма, Древняя легенда о любви». Затем, перейдя в конец, он подписал собственное имя со смелыми завитками, таким образом засвидетельствовав собственное неоспоримое право на авторство того, чему суждено было не только стать знаменитым шедевром поэзии современности, но также обозначить самую удивительную, сложную и оскорбительную проблему, когда-либо рождавшуюся в уме. Внимательно пронумеровав страницы, он сложил их в аккуратный пакет, который плотно связал и запечатал, затем, адресовав своему другу, он положил письмо и пакет вместе и поглядел на них несколько задумчиво, чувствуя, что в них состоит его величайший шанс прославиться навеки. Бессмертная слава! Какой широкий путь огромных возможностей эти слова приоткрывали его воображению! Потонув в приятных размышлениях, он снова выглянул наружу. Солнце село позади гор, так что не осталось и следа от его огненного присутствия, кроме золотого ободка, из которого огромные сверкающие лучи протянулись вверх, как поднятые пики, пронзавшие пурпурно-розовые облака. Лёгкий щелчок открывшейся двери нарушил его задумчивость, он повернулся в кресле и наполовину поднялся, когда вошёл Гелиобаз, неся маленькую, богато украшенную серебряную шкатулку.

– Ах, друг Гелиобаз, наконец-то вы пришли! – сказал он с улыбкой. – Я уже начал думать, что вы никогда не явитесь. Моё письмо окончено, и, как видите, поэма отправляется в Англию, и я молюсь, чтобы она встретила там лучшую судьбу, чем до сих пор ожидала мои старания!

– Вы молитесь? – многозначительно спросил Гелиобаз. – Или вы просто надеетесь? Есть огромная разница.

– Не сомневаюсь, – отвечал он беспечно, – и, конечно, чтобы быть точным, мне следовало сказать «я надеюсь», ведь я никогда не молюсь. Что это у вас там? – указал он на предмет, который принёс Гелиобаз и поставил на стол перед ним. – Ковчег? И внутри, должно быть, лежит частица истинного креста? Увы! Я не верю в эти частички – их слишком много!

Гелиобаз мягко рассмеялся.

– Вы правы! Кроме того, ни единой щепки истинного креста нет на свете. Он был, как и прочие используемые в то время кресты, выброшен вон как хлам и сгнил в земле задолго до того, как императрица Елена пустилась в свои благочестиво-безумные странствования. Нет, у меня там нечто иное, – и, сняв ключ с тоненькой цепочки, что висела у него на поясе, он отпер шкатулку. – Этим владели различные члены нашего ордена на протяжении веков, это наше самое главное сокровище, и оно редко, можно даже сказать, никогда не показывается чужакам, но мистическое поручение, которое вы получили касательно «поля Ардаф», даёт вам полномочие увидеть то, что, как я думаю, должно оказаться интересным для вас в данных обстоятельствах. – И, открыв коробочку, он вытащил маленький квадратный том в толстом серебряном окладе и с двойным замочком. – Это, – продолжал он, – оригинальный текст главы о «Видениях Ездры», датированный тринадцатым годом после краха экономического могущества Вавилона.

Олвин воскликнул с недоверчивым удивлением.

– Не может быть! Могу я взглянуть?

Гелиобаз молча положил её на протянутую ладонь Олвина. Как только он расцепил защёлки, слабый аромат, словно исходивший от давно увядших лепестков розы, вырвался наружу единым вздохом; он раскрыл книгу и увидел, что её страницы составляли двенадцать нетолстых пластин слоновой кости, которые полностью были покрыты любопытными маленькими письменами, аккуратно вырезанными явно острым и прекрасно заточенным инструментом. Буквы были совершенно не знакомы Олвину: он не встречал ничего подобного ни в одном из древних языков и теперь озадаченно их рассматривал.

– Что это за язык? – спросил он, наконец оторвав взгляд. – Это не иврит, и не санскрит, и даже не похоже ни на одну известную форму написания иероглифов. Вы это понимаете?