Ардаф

– Прекрасно! – ответил Гелиобаз. – Если б не понимал, то значительная часть древней мудрости и наук оказалась бы для меня недосягаемой. На этом языке когда-то широко говорили некоторые великие народы, которые существовали задолго до основания Вавилона. Постепенно им перестали пользоваться, пока, наконец, он не остался в употреблении только среди учёных и мудрецов и со временем стал известен лишь как «язык пророчеств». Когда Ездра записал свои Видения, они были изначально разделены на двести четыре книги, и, как вы увидите из ссылок на то, что сегодня называется апокрифом, ему приказали свободно опубликовать их все – для «достойных и недостойных», за исключением последних семидесяти, которые предназначались лишь для «мудрейших из людей». Так, сто тридцать четыре книги были написаны простым языком, а остальные семьдесят – на «языке пророчеств» для пользования только учёными людьми и научными деятелями. Том, который вы держите, один из тех семидесяти.

– Как он попал к вам? – спросил Олвин, с любопытством перелистывая книгу.

– Как он попал в наш орден, вы хотите сказать! Очень просто. Халдейские братства существовали во времена Ездры, и сам Ездра и передал книги их верховному наставнику. Вы не верите, но я вас уверяю, что она подлинная, мы располагаем её полной историей до сегодняшнего дня.

– Так значит, вы все здесь халдеи?

– Не совсем, но большинство из нас. Трое из братии – египтяне, двое – уроженцы Дамаска. Остальные, как и я, происходят из предположительно исчезнувших народов, но всё ещё сохранивших могущество, о котором люди нынешнего жалкого века не могут даже мечтать.

Олвин искоса бросил на величественную фигуру собеседника взгляд подлинного восхищения.

– Как обстоят дела, – сказал он с откровенным смешком, – я весьма охотно верю, что вы и ваши товарищи – переодетые короли, у всех вас именно такой вид! Но касательно этой книги, – и снова он повертел в руках артефакт, – если её подлинность можно доказать, как вы говорите, то Британский Музей за неё дал бы… ах, подумаем! Дал бы…

– Нисколько! – спокойно закончил Гелиобаз. – Поверьте мне, нисколько! Британское правительство, несомненно, приняло бы её в качестве подарка, как с равным удовольствием приняло бы и подлинный автограф Гомера, которым мы также владеем в другой обители на острове Лемнос. Но наши сокровища не предназначены ни для дарения, ни для продажи, и этот подлинный «Ездра» никогда не покинет наших рук.

– А что с остальными пропавшими шестьюдесятью девятью книгами? – спросил Олвин.

– Они могли сохраниться где-либо на земле, две из них, я знаю, были захоронены в гробу одного из последних принцев Халдеи; вероятно, они найдутся однажды. Блуждает также слух, будто Ездра вырезал своё последнее пророчество на маленькой овальной табличке из чистой яшмы, которую сам и спрятал, и никто не знает где. Но, возвращаясь к нашей теме, вы позволите мне отыскать и перевести для вас упоминания о «поле Ардаф» в этом томе?

– Сделайте это! – нетерпеливо сказал Олвин, сразу же возвращая книгу Гелиобазу, кто, усевшись за стол, начал внимательно просматривать страницы слоновой кости. – Я весь в нетерпении! Даже и без посетившего меня видения я бы страстно желал увидеть это таинственное поле ради него самого; оно должно иметь немалое значение, раз его определяют столь конкретным образом.

Гелиобаз ничего не ответил – он был полностью сосредоточен на изучении мелких, плотно нацарапанных знаков; багровые отсветы теперь заходящего солнца горели за окном и устремили прямой розовый луч на его склонённую голову и белые одежды, освещая ещё более ослепительным блеском золотой крест и драгоценную звезду на его груди и сверкая на серебряных заклёпках древней реликвии перед ним. Вскоре он поднял глаза.

– Вот! – и он поставил палец в нужном месте строки:

«И приказал мне Ангел идти в пустынное поле, и поле было бесплодно и сухо, полно сухих трав, и называлось поле Ардаф.

И там я бродил часами долгой ночью, и серебряные глаза поля раскрылись предо мною, и видел я знамения и чудеса:

И услышал я громкий глас, взывающий: Ездра! Ездра!

И встал я на ноги мои, и слушал, и ждал, пока не услышал голос снова,

Который говорил ко мне: Узри это поле, которое считал ты бесплодным, какую великую славу разоблачает луна!

И я взглянул, и ужаснулся, ибо я уже был не я, но другой.

И был меч смерти в душе другого, и всё же он был никто иной, как я в страдании.