Арденнская операция. Последняя авантюра Гитлера

В ночь с 5 на 6 января девяносто «ланкастеров» – штурмовиков Королевских ВВС – сровняли с землей городок Уффализ, стремясь заблокировать ключевые развязки, по которым двигались немецкие колонны снабжения и шла эвакуация немецких войск. Этот участок оставался непроходимым три дня. (Генерал Паттон, который, возможно к сожалению, был склонен к стихотворству, стал автором следующих строк: «О Уффализ, ты мил и тих, / И сон твой нерушим, / А в небесах твоих летит / Аэропланов клин, / Но в тьме разбитых улиц / Не проблеснут лучи, / Дни грез твоих и слез твоих / Разорваны в ночи» {912}.)

Отчасти из-за бомбежки Уффализа 116-я танковая дивизия обнаружила, что по мере их постепенного отхода, когда они проходили лишь два километра в день, дороги становятся все более загруженными. Отступали преимущественно днем, но истребители налетали редко – из-за погоды, которая до 10 января почти все время была пасмурной.

«Сопротивление никогда не прекращалось, – писал офицер 83-й пехотной дивизии, стоящей к востоку от Мане, – и жестокость, которой славились войска СС, мы почувствовали на себе. Взвод пехотинцев из 2-го батальона 331-го полка застрял в открытом поле, пробираясь по пояс в снегу. Под градом интенсивного огня они могли лишь глубже зарыться в снег. Одних убили, других ранили. Когда стрельба наконец прекратилась, сержант взвода поднял голову и увидел двух приближающихся немцев. Те пинали каждого распростертого пехотинца и, если кто-то стонал, стреляли в голову. Обшарив карманы жертв, немцы ушли. Когда стемнело, сержант, едва державшийся на ногах, замерзший и шокированный почти до потери сознания, вернулся в безопасное место. Из 27 человек во взводе он был единственным, кто выжил. Его тоже пинали, но он притворился мертвым» {913}.

Немецкие солдаты продолжали сражаться, но многие просто мечтали попасть в плен. «Все думают: “Вот бы пришло это время”, – заметил немецкий солдат по имени Фридль, – а потом приходит офицер, и ты просто выполняешь приказ. Вот что самое трагичное в этой ситуации» {914}. Как выяснили во время допросов пленных американцы, боевой дух немцев сильно упал: полуголодные солдаты из последних сил толкали на холоде машины и орудия, зная, что великое наступление провалилось. В своих попытках вдохновить бойцов на прикладывание усилий нацисты исходили из приказов, принятых в дивизиях войск СС со времен Нормандии: «Всякий, кто попадает в плен, не будучи раненным, теряет свою честь, а его иждивенцы не получают никакой поддержки» {915}.

Пленные эсэсовцы сразу бросались в глаза: их было очень мало как из-за их решимости сражаться до последнего, так и потому, что их расстреливали на месте. Один офицер-эсэсовец даже попытался оправдать свой плен не особо убедительной логикой. Следователю в камере 1-й армии он заявил: «Не думайте, что я трус, потому что позволил себе попасть в плен. Я бы с радостью умер смертью героя, но подумал, что будет честно и справедливо разделить несчастье с моими солдатами» {916}.

В американских подразделениях 3-й армии считали, что с пленными следует обращаться по-разному в зависимости от обстоятельств. «Когда немцы добиваются успеха на фронте, – замечали в 6-й бронетанковой дивизии, – пленные ведут себя самоуверенно и чувствуют, что, хоть и попали в плен, им просто не повезло» {917}. Таких не следует кормить, не нужно разрешать им курить и вообще делать что-либо, отдаленно напоминающее мягкое обращение, пока их не допросят. Напротив, пленные, захваченные в дни провала немцев по всей линии фронта, обычно обескуражены и испытывают отвращение и к условиям в своих войсках, и к своим начальникам. Многие из них сдались добровольно и готовы давать любые сведения, если с ними хорошо обращаются. Если на них не давить, разрешить сидеть и курить на допросе, эти люди перестают ощущать свою ответственность и начинают рассказывать о том, о чем их и не спрашивали». Это относилось и к офицерам, и к простым солдатам.

В случае эсэсовцев все зависело от того, считали ли они себя арийцами – сверхлюдьми или их заставили служить в войсках СС насильно, как это часто случалось с поляками и эльзасцами. К последним можно было относиться как к обычным пленным. «Истинный “сверхчеловек” требует сурового обращения; он сам так обращался со всеми и иного не ждет. Он привык угрожать физическим насилием и исполнять свою угрозу. Именно по этой причине он особенно восприимчив к угрозе физического насилия. Нет необходимости избивать его, но, если он думает, что ему лучше говорить, он говорит! Проще говоря, мы нашли оптимальную систему: для смирившихся пленных – “полный желудок и пустой мочевой пузырь”; для высокомерных и дерзких – “полный мочевой пузырь и пустой желудок”». 35-я пехотная дивизия, напротив, сообщала, что пленные из 1-й танковой дивизии СС «были более смиренными [чем фольксгренадеры], вероятно, в ожидании возмездия», и они жаловались, что их «офицеры отступили в опасной ситуации, а их оставили удерживать свои позиции» {918}.