Арденнская операция. Последняя авантюра Гитлера

Опасно было даже перекрывать окоп с двумя бойцами. Немецкая артиллерия обстреливала деревья, намеренно взрывая снаряды в верхушках высоких сосен, чтобы осколки и металлическая шрапнель обрушивались на всех, кто находился внизу. Поэтому часть окопа нужно было накрывать бревнами, сверху присыпать толстым слоем земли, который, в свою очередь, маскировать мхом или ветками. Но вырубать подходящие по размеру бревна тоже было опасно. Звук расходился далеко, и немцы, зная, что солдаты беззащитны, открывали шквальный огонь из минометов. Топор не годился, приходилось пилить.

Немцы и в Нормандии, и на Восточном фронте комплектовали передовую очень легко, полагаясь на автоматическое оружие; в контратаку посылали лучшие части, поддерживая их танками. А когда атаковали американцы, немцы без колебаний накрывали артогнем свои же позиции. Вскоре американцы обнаружили, что могут делать то же самое: если снаряд летел из-за спин, смертоносные осколки поражали наступавших, а не тех, кто укрывался в окопах. «Это требовало отваги, но это сработало» {186}, – заметил полковник.

1 ноября Ходжес в сопровождении Джероу, командира 5-го армейского корпуса, посетил штаб 28-й дивизии в Ротте. Он сказал Голландцу, Норману Кота, тому самому, кто некогда с такой гордостью смотрел на своих солдат, маршировавших через Париж, что те пойдут в атаку утром, как «первые ласточки», предваряя наступление 7-го корпуса, который двинется по левому флангу. Ходжес заверил его, что план «превосходный» {187}. На самом деле план был до такой степени неудачным, что и представить трудно. 28-й дивизии не просто пришлось преодолевать самые крутые лощины и гряды. Ходжес приказал генералу Кота разделить дивизию и ударить в разных направлениях, фактически сделав атакующих гораздо слабее тех, кому предстояло обороняться. Атаковать Шмидта не стоило даже целому полку. Кота тактично пытался указать на недостатки плана, но его возражения проигнорировали.

В высших эшелонах Третьего рейха упрямство и неспособность были еще сильнее. На следующее утро генерал авиации Крайпе, вынужденный уйти в отставку с поста начальника штаба люфтваффе, прощался с рейхсмаршалом Герингом на его специальном поезде в «Волчьем логове». Разговор зашел об исходе войны. «Определенно, это будет битва нибелунгов, – сказал Геринг, – но мы будем стоять у Вислы, у Одера или у Везера» {188}. Крайпе сомневался, что гражданское население сможет участвовать в такой войне самоубийц. Он умолял рейхсмаршала «убедить фюрера позаботиться о политическом решении вопроса. Геринг какое-то время молчал, – записал он в своем дневнике, – и наконец сказал мне, что не может этого сделать, ибо это лишит фюрера уверенности в себе».

2 ноября в 09.00, в то время, когда Крайпе встречался с Герингом, 28-я пехотная дивизия выдвинулась с небольшого выступа фронта на восток, в окутанный туманом лес. 110-й пехотный полк, стоявший на правом фланге, сильно пострадал от пулеметов в блиндажах линии Зигфрида, с которыми еще не разобрались. 109-му пехотному полку на левом фланге тоже не повезло: солдаты под сильным огнем выбежали прямо на минное поле, не отмеченное на картах.

Немецкая 275-я пехотная дивизия, защищавшая сектор, к тому времени уже имела опыт ведения лесных боев, но была настолько истощена, что ее командир, генерал-лейтенант Шмидт, отчаянно запрашивал помощи. Некоторые из его солдат, сдаваясь американцам, утверждали, что для предотвращения дезертирства закладывают мины и сзади, и впереди, а нескольких их товарищей немцы казнили за попытку бегства.

В центре американский 112-й пехотный полк, дойдя до конца седловидной гряды, что возвышалась над ущельем реки Калль, уходившим вниз метров на двести, атаковал деревню Фоссенак. Сосредоточенные залпы снарядов, начиненных белым фосфором, подожгли почти все дома. «Шерманы» обстреляли шпиль церкви, предполагая, что там могут находиться немецкий артиллерийский наблюдатель или снайперы. В ожидании контратаки после того, как заняли горящую деревню, ротный приказал бойцам рыть окопы и держать винтовки наготове. К его удивлению, «один из деревенских, крупный мужчина в возрасте, заметил небрежно: “В прошлый раз, когда я стрелял из этой штуки, дисциплинарный суд оштрафовал меня на восемнадцать баксов. Я тогда перепил кальвадоса”» {189}.