Арена

У нас прошло только лето, а здесь — три года; Мариус не сказал ничего про осень, хотел, чтобы я увидела сама; наверное, надо было сразу идти в город, в столицу, просить аудиенции у принца; но Клавдия никуда не пошла, осталась жить на хуторе у семьи Эмбарж; Клавдии они понравились: все рыжие и весёлые, звонкоголосые; «эй, ты где?» — кричали они друг Другу из комнаты в комнату; отец, Анжей, его вторая жена, Лисбет, приходившаяся Хлое мачехой, — но у них, вопреки сказкам, были отличные отношения; «мама умерла, когда стоял Мрак, — рассказала Хлоя, — был ещё брат, Эммер, но он погиб, сражаясь за Свет»; Хлоя показала его портрет — хороший, словно фотография: молодой парень, рыжий, конечно, зеленоглазый, красивый, как старинный маленький городок в горах, красовался на холме, улыбался, в руках у него был лук, за спиной — колчан со стрелами; зелёный плащ; «настоящий арчетовец, — подумала Клавдия, — я бы в него влюбилась, точно». «Ты ненавидишь Мрак?» — спросила Клавдия; «нет, — ответила Хлоя, — знаешь, однажды я шла по лесу; я была тогда совсем маленькой, только училась готовить и вышивать; я собирала цветы, самые ароматные, чтобы засушить, положить в подушку и спать хорошо; как вдруг в лесу, на поляне, полной самых красивых цветов — таких синих, тёмных, бархатных, — увидела мальчика; у нас такие не идут на войну, а у Мрака идут — они с детства учатся воевать; он был из них, людей Ночи: весь в чёрном, только воротник и манжеты белые, тонкие руки, ноги, тонкое лицо, неясное, нечёткое, меняющееся под взглядом, словно лунный свет, и серебристые волосы; он был ранен, истекал кровью, умирал, и я увидела, что кровь у него красная, как у меня; он тихонечко стонал, будто ему снился плохой сон, и мял цветы руками, а потом вдруг замолчал, открыл глаза, огромные, чёрные, без дна, поднёс руки к лицу, понюхал их — они были все в соке травы — и сказал, и я поняла, что он увидел меня, знал, что я здесь, — он сказал: «как они прекрасны, в моей стране нет цветов…» Я не могу их ненавидеть, — сказала Хлоя, — хоть они и убили моего брата, и прихватили душу нашего прекрасного принца».

Это была страна легенд, страна историй; место, из которого не уйти. Клавдия поняла, что не уйдёт, даже если никогда не осмелится прийти к Лукашу, и осень будет длиться вечность — всю её жизнь. Она училась готовить: сладкие каши на завтрак, кексы, сбитни, варенье — ягоды и фрукты покупали в других странах Менильена; фаршированных уток и гусей; паштеты и рагу; мыла посуду и полы, носила воду, стирала, гладила, ухаживала за скотиной, доила коров — простые и волшебные вещи. Училась шить и вязать, и даже плести кружева и ткать полотно, заводить тесто, и вести долгие разговоры осенними синими вечерами; Эмбарж не делали разницы между собой и слугами: все садились за стол вместе, все говорили друг другу «ты», помогали друг другу; Хлоя полюбила Клавдию, иногда прибегала к ней ночью, залазила в кровать, рассказывала что-нибудь девичье; а потом они спали в обнимку. Хлоя даже научила Клавдию колдовать; «у меня не получится», — говорила Клавдия; «почему, — не понимала Хлоя, — это же просто, это как счёт и чтение»; и Клавдия действительно заучила несколько заклинаний: чтобы бельё быстрее сохло, чтобы не пошёл или пошёл дождь, подул или не подул ветер, чтобы тесто быстрее поднялось; ну и конечно же, чтобы кожа была нежнее шёлка, глаза блестели, губы и щёки сияли, а руки и ноги не гудели так после целого рабочего дня. И ещё лечебные отвары — это нравилось Клавдии больше всего, только травы тоже были привозные, и Хлоя переживала, что сила не та: вот если собирать их самой, на лугах, приговаривая, напевая…

У Клавдии была своя комната — маленькая, будто на чердаке или келья; стены обшиты деревом, светлым, бледно-золотым; из такого же дерева была сделана мебель: кровать с занавесками, маленький столик с тазом для умывания, несколько табуреток, шкафчик, полный белья, разноцветных юбок и полосатых чулок, и кресло-качалка у окна; окно выходило в сад, сейчас голый, но летом — «когда-нибудь же придёт лето, — говорили в поместье, — о, как хорош наш сад летом, хорош, как влюблённая впервые и сразу взаимно девушка». Постель пахла сухими цветами; и одеяло лоскутное; над столиком — зеркало, в которое Клавдия смотрела редко, но, когда смотрела, понимала, что хороша, как сад, и всегда улыбалась своему отражению. Ей казалось, что она опять у дедушки, только та комната была красной, а эта — золотая; ещё одна раковина; «я никогда не выйду наружу». Как прекрасен Менильен; Клавдия гуляла по уже родным лугам и лесам, но ни разу не поворачивала к башне — зачем? Менильен проник в её кровь, сказка, янтарь, мёд, ей казалось, что она родилась здесь — здесь, в Средиземье, Шире и Нарнии. Сколько минуло лет или недель — она не знала; здесь был свой календарь, но осень сбивала всех с толку, и иногда за столом спорили, прошёл уже праздник Воды или ещё впереди…

— Клавдия, надо испечь пирог, не просто пирог — самый лучший пирог, ведь скоро праздник, — сказала однажды утром Хлоя.