Арена

— Сколько можно спать, — недовольно сказал я. — С утра храпим. А вокруг чёрт-те что творится.

— Если б ты знал, сколько я в своей жизни не доспала, — уже сквозь сон сладко выдохнула Ева. — В шесть утра… встаю… завтрак… ребёнок в школу… троллейбус… работа… опять троллейбус… магазин… магазин… магазин…

Она спала.

Я осторожно выпростал руку из-под её головы и встал.

Галлюциногенные средства, под воздействием которых мы явно находились, могли быть введены в организм двояко: либо через пищу, либо в виде инъекции. Газо-дыхательный способ следовало исключить полностью хотя бы потому, что комната не была изолирована, легко проветривалась, и такая форма постановки эксперимента серьёзного экспериментатора удовлетворить не могла. Что мы имеем дело с серьёзным экспериментатором, мне уже было ясно. Конечно же, смешной старикашка — клерк, пешка в чьих-то опытных руках, в лучшем случае — наблюдатель. Хотя я не сомневался, что, при современном уровне развития техники, наблюдение за нами организовано блестяще, днём и ночью — старикашка, скорее всего, тоже участник эксперимента, его необходимый компонент, работающий на общую психическую атмосферу.

Инъекции, незаметно для нас, можно было сделать лишь во сне — от этого я легко мог нас обезопасить, проведя ночь без сна.

Еду просто следовало выбросить, что я и сделал, опустошив холодильник до уровня предпродажной готовности, после чего спокойно улёгся в постель.

Я понимал: бороться с организаторами эксперимента мы с Евой не в силах — их технические возможности практически безграничны, судя по происходящему. Я хотел только одного — заставить их обнаружить себя. И обнаружив — выяснить намерения.

Вооружённый такой спасительной идеей, я принялся бодрствовать. Поначалу мне это удавалось легко, к утру стало труднее, борьба со сном пошла мучительнее, злее: глаза слипались, голову обволакивал туман, воля слабела, таяла, вдруг покидала меня вовсе, превращаясь в размалёванного паяца — он кривлялся передо мной, издавая нежные, коварные, усыпляющие стоны — но я не поддавался, таращил глаза, разрывал ногтями кожу на ладонях, бегал по комнате, одних приседаний сделал две с половиной тысячи. Я не сдался — за исключением, быть может, долей секунд, когда глаза всё-таки закрывались, но этого времени явно было недостаточно для человека, который должен был по меньшей мере войти и выйти из комнаты.

Под утро я сидел в кресле, изнурённый, липкий от пота, злой — но непобеждённый.

Ева проснулась счастливая, довольная. Она улыбнулась, прежде чем раскрыла глаза, позвала меня, я отозвался.

— Я пить хочу, — сказала Ева, изображая капризного ребёнка. Она часто кого-нибудь изображала, просто так, чтоб веселее было жить.

— Пить нечего, — хмуро сказал я. — Нас сняли с довольствия.

— А холодильник?! — рассмеялась Ева.

— Пуст, — сказал я. И чтоб не быть голословным, встал и широким жестом отворил белоснежную дверцу.

С усталой усмешкой я следил за Евой, подбирая слова, с помощью которых собирался объяснить ей, по какой причине нас сегодня ждёт разгрузочный день.

Её глаза кокетливо сияли. Она, не скрывая удовольствия, осматривала содержимое холодильника, потом протянула вперёд пальчик и капризно сказала:

— Это!

Мне стало не по себе, я быстро повернулся лицом к холодильнику.

Он был заполнен до отказа.

Еда, питьё, посуда — всё было другим. Ни одного предмета из тех, что я вчера благополучно спровадил в ящик для мусора!

Всё было другим. И всё было!

Я тоже подумал о гипнозе, мысль о нём напросилась сама собой, и тут же была отвергнута: гипноз требует контакта с гипнотизёром, никаких контактов не было, в этом я мог поклясться.

Не скрою, мной овладело бешенство: промучиться всю ночь, и в результате оказаться в дураках — не входило в мои планы. На этот раз я был хитрее. Выпотрошив холодильник вторично, я нашёл на подушке золотистый Евин волосок, смочил его слюной и наклеил на холодильник в незаметном месте — так, что открыть дверцу, не повредив волоска, стало невозможным.

Стоит ли занимать ваше воображение описанием моих чувств, когда, некоторое время спустя, я в третий раз обнаружил переполненный холодильник с нетронутым контрольным волоском?

Я стал смешон!

Если это и было шарлатанством — то на уровне, граничащем с гениальностью.

Я сдался. Мы выпили шампанского — стоит ли отмечать его знаменитую историческую родину?! — и пошли на озеро купаться.

Берег был зелёный, травянистый, дно озера — жёлтое, песчаное — словом, райское местечко, часа три мы дурачились, как могли, разгорячённые солнцем, вином и свободой. Потом свалились с ног в тени огромной берёзы и застыли, глядя на облака. Они неподвижно висели высоко над нами, белые, перистые, ни на что не похожие кроме самих себя.

Дом высился позади нас на пригорке, обыкновенный крестьянский дом под кровельной крышей. Окна «нашей» комнаты были раскрыты, сквозной ветер лениво трепал белые шёлковые занавеси.

Старик вышел из дому — когда он в него вошёл, мы не заметили — и направился к нам. В левой руке он держал дырявый дамский зонтик, защищавший его от солнца, в правой — деревянный складной табурет.