Арена. Политический детектив. Выпуск 3 [сборник]

Поскольку в данный момент не происходило ничего драматического, я достал из кармана пиджака мятные конфеты и принялся разглядывать собравшихся. Сколько их примерно? Я мысленно составил из них маленькие каре по десять человек и прошелся глазами по всему двору, квадрат за квадратом. Что-то около четырехсот человек. Когда-то я начинал репортером спортивной хроники, глаз у меня наметанный, так что если и есть ошибка, то незначительная.

Если исключить родителей сидевших в классе учеников и всех их близких, можно сказать так: толпа начала скучать. Поначалу они, охваченные ужасом, хотели все же стать свидетелями этого чудовищного кровопролития и всех связанных с ним последствий. Животное, звериное чувство: быть свидетелем гибели других, находясь в полной безопасности. Им доведется собственными глазами увидеть страшный спектакль, при рассказе о котором у слушателей будут расширяться зрачки и подрагивать кончики пальцев — даже через поколение, а то и через два. Тогда, летом 1973 года, помните?.. Что особенного происходит в Брамме? Ничего такого, что заинтересовало бы мир. А этот день мог стать единственным событием в столетии, сообщения о котором попадут в газеты Нью-Йорка и Сан-Франциско, Лондона и Парижа, Рио, Токио, Кейптауна и Каира. Не меньше десяти строчек на одной из первых полос — о Брамме! Событие, не имеющее никакого значения для истории, но для жизни здешних уроженцев — история, исполненная глубочайшего смысла, тема для бесчисленных бесед, газетных статей, школьных сочинений, политических диспутов и научных исследований.

Но сейчас затишье. Стало так же скучно, как на футбольном матче с участием «Терты», когда после девяноста минут на табло красуются нули. Толпа — а некоторые стояли тут уже по четыре часа — была разочарована, она чувствовала себя обманутой. Некоторые граждане, высунувшиеся из окон своих квартир на Кирхгассе, словно зеваки во время июньского шествия с розами в Кельне, требовали от полицейских, чтобы те взяли гимназию штурмом. Неужели они не в состоянии ничего предпринять?!

Появление матери Плаггенмейера и ее вопль отчаяния тоже ни к чему не привели. Плаггенмейер позволил ей подойти к самому окну и только тогда ледяным тоном проговорил:

— Если ты рассчитывала избавиться от меня таким образом, ты просчиталась!

После чего к ней подбежали полицейские и увели.

Лиззи Плаггенмейер. Честно признаюсь, я ее появление представлял себе иначе. Все мы рассчитывали, что сна всех выручит, уговорит сына сдаться. А теперь я спрашиваю себя, почему, собственно говоря, мы на это рассчитывали? Абсолютно всем было известно, что отношения между ними плохие, а точнее сказать, нет между ними никаких отношений. Но, с другой стороны, ее прибытие не было таким уж бесполезным, как казалось на первый взгляд: одной фразы, сказанной Плаггенмейером, было достаточно, чтобы понять — мать свою он ненавидит! И за дело — она отказалась от него, бросила на произвол судьбы. Чем же она, мать, виновна меньше других?.. Он мстил ей за то, что всю жизнь был для нее укором. И самоубийство в некотором смысле было бы ей на руку. Если смотреть на вещи с такой точки зрения, в появлении Лиззи Плаггенмейер есть и хорошая сторона.

А она? Хотела ли она смерти сына, который, по сути дела, стал одной из причин ее падения? Или хотела таким образом отомстить городу, который вышвырнул и растоптал ее? Или надеялась погибнуть вместе с сыном под развалинами гимназии?

Как бы там ни было, ей не удалось ни заставить сына покончить разом все счеты с жизнью, ни тем более сдаться, и теперь рядом с именем Лиззи Плаггенмейер можно поставить такую же галочку, как и рядом с именем Ханса Хеннинга Хакбарта.

Отметим, что за прошедшее время на сцене появились новые действующие лица. Точнее говоря, эти лица из пассивных зрителей превратились в действующих исполнителей.

Уступая давлению со стороны доктора Ентчурека и большинства родителей, офицер из группы ГСГ-9 принял все же решение расположить пять лучших снайперов в здании управления кладбищем, в башне церкви. Св. Матфея и на крыше здания церковной общины. Эта мера показалась мне скорее предосторожностью, желанием иметь оправдание на случай трагического исхода событий, чем активным маневром для спасения заложников. Кстати говоря, того же мнения был и Кемена. Боевые действия снайперов почти со стопроцентной гарантией повлекли бы за собой смерть Плаггенмейера и всех учеников. Даже если бы одному из них действительно удалось первой же пулей поразить его, что весьма сомнительно, — даже если бы пуля раздробила ему череп — разве недостаточно оказалось бы легкого вздрагивания левой руки, равносильного нажатию на кнопку? Или если бы он, уже мертвый, всем телом упал на панельку взрывателя? Да мало ли таких возможностей…

Все это было отлично известно пятерым снайперам, получившим строжайшее предписание: соблюдать предельную осторожность! А что, если кто-нибудь из них не удержится, потому что сочтет, что ситуация в высшей степени благоприятна, что это единственный в своем роде шанс?