Арена. Политический детектив. Выпуск 3 [сборник]

— Ты волен думать о себе что хочешь… Положим, я тебе поверил. Но не станешь же ты утверждать, будто понятия «справедливость» и «несправедливость», «добро» и «зло» для тебя равнозначны и равноценны?

— Бывают нюансы, которые делают разницу между ними иллюзорной, точно определить трудно.

— Незачем ходить вокруг да около. Коринну Фо-гес сбил ты, с места происшествия бежал ты. И тем самым виновен не кто иной, как ты. От этого не открутишься. Когда ты сделаешь признание…

— Ты с ума сошел: сотням людей я спас их жалчайшую жизнь, а у одного человека я его жалкую жизнь отнял. И вы хотите упрятать меня за решетку? О нет, со мной это не пройдет!

— Только по той причине, что ты так дрожишь за свою репутацию, Плаггенмейер, школьники и доктор Рейнердс должны… Они погибнут, если ты не признаешься…

— Ну и что? Если на нашей земле что-то и возрождается в каком угодно количестве, то это человеческая жизнь. Недостатка в людях как будто не ощущается.

— Подумай о родителях, собравшихся во дворе гимназии, — как они страдают! И что им еще предстоит!

— Конечно, потому что в классе их отродье. Когда дети других родителей убивают детей опять-таки других родителей во Вьетнаме, Мозамбике, в Анголе, они считают, что все в порядке. Жадные, тупые, обожравшиеся мелкие буржуа!

Проклятый город, проклятые кретины, готовые бросить меня на съедение волкам, лишь бы спасти свой, выводок!

— У тебя нет детей, ты не понимаешь… не способен почувствовать…

— Безумцы, скопище безумцев, обманутых, ослепленных! Я хочу убраться отсюда! В Брамме меня никто не удержит. Я хочу уехать отсюда, должно же найтись место, где я смогу дышать свободно!..

— Вот и гимназия. Мы приехали, Ральф…

Таково мое вымышленное интервью с доктором Карпано. Однако довольно журналистской распродажи сенсаций, довольно псевдофилософии. Помимо всего прочего, моих чисто профессиональных качеств недостаточно, чтобы воссоздать один к одному эту взрывоопасную ситуацию, этот сложнейший, неоднозначный характер. Способен ли художник, в распоряжении которого две краски, черная и белая, изобразить на картине красочное многообразие фейерверка? Я — всего лишь обыкновенный автор иллюстрированного еженедельника, который отчасти знаком с политологией, социологией и психологией — по верхам, по верхам! — который не потерял еще окончательно чувства любви и уважения к людям и который с помощью подвластных ему средств пытается изобразить или дать некоторое представление о том, как самообнажается этот человек, несколько часов назад принадлежавший к числу наиболее почетных и уважаемых граждан Брамме, как спадает слой за слоем с придуманной им самим личины «сверхличности».

О том, чем все это кончится, я в данный момент не догадывался.

Продолжение и окончание письма Гельмута Гёльмца из следственной тюрьмы Брамме.

«Когда я отнес три ружья господина доктора Рейнердса в его бильярдную наверх, я, к моему огорчению, обнаружил, что двумя из них нельзя пользоваться. Мои старания относительно их починки ни к чему не привели и только отняли дорогое время.

Оставалась одна малокалиберная винтовка, «винчестер-магнум-22». Длина ствола у нее больше полуметра, а убойная сила метров до 400. Мне, старому стрелку, это хорошо известно. Патронов хватало, целых пять штук. Это вам для информации.

Старался я не зря: удалось приладить оптический прицел.

Сначала я посмотрел через него на мою дочь. Знали бы вы, что я пережил, когда увидел Гун-хильд, которая сидела как на дымящейся бочке с порохом. Моя дочь, для которой я день и ночь вкалывал, чтобы она выучилась и имела на все остальное.

А этот преступник, там, в классе, хотел отнять у меня все, что у меня было. Вы захотите спросить, господин Гёльмиц, а как насчет вашей жены? Тут угольки уже давно потухли. Поверьте, кроме Гунхильд, у меня никого нет!

А тут такое!

Но теперь ее судьба снова в моих руках. «Помоги себе сам, и бог тебе поможет!»

Увидеть меня в водонапорной башне никто не увидел, потому что я прятался за портьерой. По моим расчетам, от окна бильярдной до класса І метров 150, что вы, конечно, уже сами перепроверили… На таком расстоянии я — стрелок, многократно имеющий призы, — попаду легко.

Вы спросите, не искал ли меня кто. Кому меня искать? Да и переполох такой… А жена моя в этот трагический день как раз поехала в Бремен за покупками. Выходит, опасаться насчет этого было нечего.