Она не отвечает – настолько внимательно рассматривает ритуальную площадку, что не слышит меня. Я жду, а когда она по-прежнему не двигается с места, начинаю волноваться.
– Как насчет еще одного урока игры на свирели? Сегодня, но немного позже?
Ну вот. Девочка опять помрачнела, ссутулилась и понурила голову. Она что-то шепчет, но слов я разобрать не могу.
– Что случилось?
– Мне больше не разрешают играть. Мааре сказала, что от этого один шум, а
– Негоже?
– Он сказал, что даме негоже играть на свирели.
– А
– Мой… мой брат.
Ее голос затихает, так, что его почти не слышно. Мне приходится следить за тем, чтобы сдерживать ярость, хотя именно это чувство полыхает в моей груди.
– Он сказал, что если еще раз услышит, как я играю, то сломает ее. Свирель.
– Ты имеешь в виду принца Родана?
Малышка молча кивает.
– Ашллин, твой брат плохо с тобой обращается? Злится на тебя?
Она молча спускается с дерева. То же самое делаю и я, но медленно, проклиная себя за то, что слишком сильно на нее надавила. Если бы она даже ответила утвердительно, что мне с этим было делать? Вся эта история превращается в катастрофу. До Дня летнего солнцестояния осталось всего ничего, и у меня такое чувство, словно мы застыли на краю пропасти.
Ашллин от меня не убегает. Она останавливается у дупла чуть ниже на дереве, а в тот момент, когда туда спускаюсь и я, уже укладывает обратно в тайник свою секретную шкатулку.
– Держи, – говорит она, протягивая мне пышный локон волнистых, каштановых волос.
Сначала я ничего не понимаю. Затем приглядываюсь к ней внимательнее и вижу неровные концы в том месте, где она только что отрезала прядь своих волос. Скрыть этого от Мааре не удастся. Неужели в шкатулочке Ашллин есть нож? Я все никак не могу найти слов, но в этот момент снизу доносится голос:
– Ашллин! Где ты?
Это не Мааре, звонкий голосок явно принадлежит ребенку.
– Брион! – восклицает Ашллин.
У нее загораются глаза, а на лице расцветает улыбка. Словно из мрачных туч выглянуло солнце.
– Мне надо идти!
Девочка сует куклу и локон мне в руки, хватает Клиэну и кубарем скатывается с дерева. Произошедшая в ней перемена меня поражает. Я понятия не имею, кто этот Брион, однако после его появления передо мной вновь предстала та самая счастливая, радостная Ашллин, которую я видела в тот день, когда мы вместе играли на свирели. Надо обязательно узнать.
Я кладу куклу в мешочек, сворачиваю прядь волос кольцом и связываю обрывком пряжи для вышивки. От всего этого у меня в груди возникает странное чувство, не имеющее ничего общего ни с логикой, ни со здравым смыслом. Я просто знаю, что должна воспользоваться для куклы волосами Ашллин, даже если это навлечет неприятности на нас обеих.
Когда спускаюсь вниз, они вместе с другом сидят рядышком на глинобитной стене, огораживающей поле для выгула лошадей. Судя по манере их разговора, они хорошо знают друг друга. Брион – мальчик на пару лет старше Ашллин, светловолосый и одетый как отпрыск благородного семейства. На поле они не одни. Чуть выше по склону пасутся три рослых, изумительной красоты коня. Неподалеку от них стоит лорд Тоссак, какая-то женщина, наверное, его жена, и советник Пэдрейг, тот самый, что танцевал со мной в тот вечер, когда мне пришлось принести извинения Родану. Бросив на Бриона еще один взгляд, я догадываюсь, что он, наверное, сын Тоссака. У подножия стены, скрестив ноги, сидит еще один мальчик, с которым мы раньше не встречались.
Теперь, когда меня увидели, я, проходя мимо, не могу не переброситься с ними парой фраз.
– Добрый день, госпожа Кира.
– Добрый день, мастер Пэдрейг. Я ненадолго составила Ашллин компанию.
Мастер Пэдрейг улыбается. Для советника он совсем еще молод, ему не больше двадцати пяти лет. Вежливые манеры, как и в тот вечер, когда мы танцевали.
– С вашего позволения, я представлю вас лорду Тоссаку и леди Энье.
Я не спрашиваю, зачем ему это понадобилось. Тоссак одаривает меня обезоруживающей улыбкой, леди Энья оглядывает с головы до ног.
Пэдрейг меня представляет, я приседаю в реверансе, но Тоссак просит обойтись без церемоний.
– Для меня это желанная возможность от всех ускользнуть, – говорит он, – здесь, в поле, я не вождь клана, а отец Бриона и Тадга. А еще фермер, обожающий лошадей, и друг Пэдрейга. Вы, госпожа Кира, очень удивитесь, узнав, до какой степени я это ценю.
Он совсем не лукавит; я поняла бы это по его голосу, даже если бы не знала, что он домосед, не вынашивающий планов стать королем.
– Нет, не очень, лорд Тоссак. У вождя клана, надо полагать, есть не только привилегии, но и тяжкое бремя ответственности.
Он распахивает от удивления глаза.
– Совершенно верно. И что же, по-вашему, преобладает – первое или второе?
Этот вопрос меня так поражает, что я на миг забываю, кем мне полагается быть.
– Это что, проверка? – спрашиваю я.
– Зачем мне устраивать вам проверки? – спокойно отвечает Тоссак.