Арфеев

Рома подошёл ближе, ступая по плиткам аккуратно, чувствуя напряжённость всей ситуации. Сейчас он разгуливал по лезвию ножа, и что было самым страшным — он тянул за собой Настю. От каждого его следующего шага зависела судьба той девушки, что сейчас молча стояла у него за спиной, без своей футболки. Его женщины, что доверилась ему, а теперь краснела и со стыда была готова провалиться сквозь землю.

Посмотрев Эльвире в глаза, Рома заговорил:

— Мы не можем выйти отсюда, даже не попытавшись…

— Тогда я вызову охрану. — Говорила она серьёзно и угрожающе, так что в её слова пришлось поверить. Шёпот потолка и пола становился громче, и только сейчас Рома заметил, как начинает болеть голова. — Если вы не выйдите отсюда через минуту и не окажетесь на улице, я вызову охрану, обещаю. Думаю, Роман, вам будет неприятно смотреть на то, как чужие мужские руки будут проходиться по телу вашей возлюбленной. Я права?

Она выжидающе смотрела на него, но через некоторое время отвела взгляд, а карие глаза продолжали рассматривать её лицо. И хоть больше всего на свете Роме хотелось прямо сейчас выбежать из этого проклятого места, он оставался здесь, не смея поддаться желаниям.

Минуту все трое пробыли в тишине, затем другую. За это время Эльвира успела два раза снять очки и протереть их, делая это крайне медленно и с таким видом, будто обезвреживала бомбу. Рома не сводил с неё взгляда лишь по одной простой причине — он боялся увидеть, как на него движутся стены и опускается потолок. Когда наконец наступил тот момент, где Эльвира не выдержала тишину и открыла рот, чтобы заговорить, за неё это сделал Рома:

— Я вас услышал, Эльвира Рафаэльевна. Мы уйдём, раз вы того хотите. Прямо сейчас — он повернулся, подошёл к Насте, взял её за руку и направился к выходу. У самой двери остановился и произнёс последние слова, которые Эльвира услышит от него. — Если я как-то обидел вас, прошу прощения. Я говорил лишь правду и ничего более.

После чего опустил ручку и вышел из туалета.

5

Он не помнил, как прошёл по коридору.

Помнил лишь то, что ужасно испугался, когда голубые стены начали сужаться и тянулись друг к другу, становясь невероятно огромными. Помнил, как сильно сжимал ладонь Насти и тащил её за собой, пока сам с каждой секундой ускорял шаг, а в конце и вовсе бежал к той проклятой двери.

Он вышиб её плечом и ворвался в тихую ночь, воздух которой был невероятно свеж. Никогда прежде Роме не казалось, что воздух может быть НАСТОЛЬКО вкусным. Лёгкие трепетали от каждого вдоха, а прохладный ночной ветер заботливо охлаждал кожу и заставлял на теле появляться мурашки. Рубашка ещё сильнее облепила торс, подчёркивая рельеф мышц. И только когда слабые иглы холода кольнули Рому в грудь, он вспомнил, что Настя стоит в одном бюстгальтере, под тем же самым ветром.

Он взглянул на неё — съёжившуюся, втянувшую голову в плечи и постоянно стучащую зубами. Свет уличных фонарей играл бликами на её лице и мягко переливался на каплях пота. Ещё один порыв ветра заставил Рому начать снимать свою рубашку, но как только Настя увидела это, тот тут же пресекла:

— Не надо, оставь себе. — Она разжала пальцы и высвободилась из-под его хватки. Тёмные волосы ластились по ключицам и спине, стараясь скрыть от ветра обнажённую кожу. Но даже несмотря на царствующий вокруг холод, Настя непоколебимо стояла на улице, плюя на жадные взгляды проходящих мужчин. Её глаза вцепились в Рому, и взгляд, сквозивший в них, был взглядом разъярённой женщины, что сейчас же требовала ответа. — Я задам тебе только один вопрос, Ром. Один грёбанный вопрос. — Он услышал, как что-то щёлкнуло в её горле. — Что это было?

Вдали раздался автомобильный гудок и какой-то мужчина признался всему миру, как хорошо проводил время с мамой недоноска-мотоциклиста. Потом шум города вновь поглотил все посторонние звуки, оставив только гудение машин и бесконечный гомон идущих мимо людей. Но даже они поблекли на фоне заданного Настей вопроса, который эхом отозвался в сознании Ромы.

— Слушай, я не знаю, что это было. — После этих слов она пропустила краткий смешок и молча кивнула, как бы соглашаясь со сказанным. Её губы напряглись в фальшивой улыбке, будто бы говорящей: «Ну давай, продолжай, вешай мне лапшу на уши». Глаза внимательно следили за каждым его движением, пока их поверхность поблёскивала в лучах фонарей. — Сначала всё вроде шло нормально, а потом эти стены…и в общем…мне стало жарко…

— У тебя клаустрофобия, так ведь?

— Похоже, что да.

— И ты знал об этом?

— Я знал, но не думал, что приступ будет сейчас. Это не проявлялось уже несколько лет и…