Арфеев

Он со всей силы вогнал кулак в лицо и с удовольствием услышал хруст костей. Из сломанного носа показалась кровь, но скапливалась она вся внутри, заставляя отца сквозь плач умолять Рому встать с колен.

Да, папочка, умоляй. Умоляй, пока не сдохнешь, и насладись адом. Тебе приготовлен отдельный котёл.

— Чтоб ноги твоей больше в нашем дом не было. Если подкараулишь где-нибудь маму, если хоть один из оставшихся на её голове волос упадёт по твоей вине, я доведу дело до конца и задушу тебя. Но перед этим… — Луна подчеркнула его улыбку. — Перед этим я скормлю тебе твои же яйца, и ты их сожрёшь, не сомневайся. Узнаешь, каково на вкус то, чем ты, сука, так умело распоряжаешься.

Под его ногами был уже не отец, а корчащееся в истерике существо, разум которого летал где-то в космосе. Рот издавал какие-то непонятные звуки, что-то выкрикивал, Рома слышал слабое бульканье в районе горла и эти ужасные всхлипы. И да… Чёрт возьми, да! Он наслаждался этим! Наслаждался тем, как не может вытечь кровь из разбитого носа отца. Наслаждался тем, как давил на его колени, ощущая ими спрятанные под жиром кости. Кайфовал от этих рыданий, от этих прищуренных глаз и свежего ночного воздуха. Да, воздух был просто отличным!

— Наш дом — это наш дом. И если хочешь остаться в живых, лучше вообще проваливай с города. Подонок! — Рома расквасил ему нижнюю губу и со следующим ударом сломал челюсть. Он уже не мог остановиться и бил по кровавой маске, пока не заболели костяшки. Тяжело дыша, он упёрся руками в края куртки. — Это было за меня. А вот это за Настю. — Его кулак врезался в левый глаз отца и тут же оставил свой след. Половина лица раздулась как мыльный пузырь.

Как чёртов мыльный пузырь.

Толстое тельце продолжало стонать, но уже намного тише, будто вместе с кровью из него вытекала жизнь. Судорожные всхлипы отдавались в голове приятной мелодией и были самым лучшим лекарством от мигрени. Лучше всех обезболивающих и болеутоляющих. Эти рыдания — волшебная музыка для ушей, и Рома бы дальше продолжал слушать её и превращать чужое лицо в фарш, если бы совсем рядом не заорала сирена. В ста метрах от них проехала «скорая» и укатила дальше, водители даже не взглянули в сторону узкого переулка. На секунду синий маячок осветил тёмный коридор из стен и окрасил кровь в чёрный, так что лицо отца превратилось в жуткую маску смерти, полную боли и ужаса. Увидев это, Рома разжал кулак, после чего медленно поднялся с тела.

Когда он уходил, никто ему в след ничего не кричал и даже не попытался окликнуть. За спиной раздавались лишь жалобные стоны и частые сплёвывания, заканчивающиеся всхлипом. И тем не менее Рома вернулся. Посмотрев в единственный не заплывший глаз, он сказал:

— А это за маму. — И со всей силы наступил на пах, услышав дикий вой внизу. И когда отец попытался ухватиться за его ногу, он ударил ей по виску, прекратив все звуки.

На этом всё и закончилось. Жив ли был отец или от последнего удара отправился к Алёне, Рома не знал. Впрочем, ему было всё равно. Он закатал рукава рубашки, чтобы хоть как-то скрыть кровь на белой ткани, и отправился домой, чувствуя внутри что-то…

…что-то похожее на радость.

11

Он снял рубашку, вытер об неё костяшки и бросил в мусорное ведро на улице.

Домой добрался с голым торсом, чувствуя, как холодный ветер вонзает в него тысячи маленьких иголок. Но ему было плевать на это. Он начал танец с мигренью, и за это время она уже успела несколько раз больно наступить ему на ноги.

Я не доживу до дома, если не приму сейчас обезболивающее.

Рома не помнил, как зашёл в аптеку и попросил таблетку от головной боли. Не помнил, как девушка в очереди предложила дать свою. Помнил лишь её озабоченный взгляд и слова, похожие на «Вам надо выспаться». Уже через минуту его встретила улица и эти звуки. Эти безумно громкие звуки и слишком яркий свет.

Он кое-как добрался до дома, смотря лишь себе под ноги. Потому что поднять голову вверх означало ослепить себя и усилить чёртову мигрень. Она скинула капюшон, и теперь Рома видел её обманчиво-красивое лицо. Острые скулы, пухлые губы, но всё мертвецки-бледное. Кожа была холстом для готического художника, так что лицо мигрени превратилось в череп, а чистые белые глаза ярко выделялись на фоне чёрной краски вокруг них. Теперь она не стеснялась и прилегала к глазу всем телом, колотя по нему маленькими кулачками. Голову застилал густой туман, поэтому мысли путались, зацепляясь одна за другую.

Танец продолжался и переходил к самой главной части.

Как только Рома зашёл в квартиру, его встретила что-то кричащая мама, но, промчавшись мимо неё, он влетел в туалет и встал на колени. Ужин отправился в увлекательное путешествие по канализации Петербурга. Поздравив его с этим, Рома поднялся, смыл всё добро и открыл дверь.

— Где Лёша?