Аргентинец поневоле

Низменность, расположенная в бассейне Параны и Уругвая, получила название «Серебряная низменность»), а главная река была переименовано в Рио Ла-Плата («Серебряную реку»). Да и название «Аргентина» образовано от латинского слова «argentum» («серебро»).

Название было завлекательное и привлекало простаков, как ночной светильник мотыльков. Но вот беда — местные дикари-индейцы никак не хотели вступать в испанский колхоз и начинать работать на других. Им даже римский папа был не авторитет!

Долбанутым нет покоя! Достигнув тридцатилетнего рубежа, знатный испанец Педро де Мендоса, проявивший себя и на придворном, и на военном поприще, решил круто изменить свою жизнь, а именно — попытать счастья за океаном.

Связи обеспечили ему должности аделантадо [в переводе «первопроходец», но чаще так называли губернаторов новых земель], генерал-капитана и главного судьи Новой Андалусии, территория которой могла простираться на двести лиг к югу от Нового Толедо, где правил Диего де Альмагро. «Могла простираться», а не «простиралась», поскольку эти земли еще предстояло завоевать.

Чтобы было понятнее — северная граница владений Педро де Мендосы проходила примерно по двадцать пятой южной параллели, на которой расположен парагвайский Асунсьон, а южная — по тридцать пятой параллели, немного южнее Ла-Платы. Что же касается должностей, то Педро де Мендоса объединял в своем лице гражданскую, военную и судебную власть, иначе говоря — получил неограниченные диктаторские полномочия. Цена была стандартной — новые земли предстояло исследовать, отвоевывать и осваивать самостоятельно, за свой счет.

С одной стороны, Мендоса был полностью свободен в своих действиях, но с другой, на него налагались определенные обязательства по строительству фортов и дорог, а также по перевозке колонистов из метрополии, которую обычно организовывали аделантадо. «Прыжок в неизвестность» (а как иначе можно назвать столь рискованную затею?) мог окупиться сторицей, ведь аделантадо официально получал большую долю добытых богатств, правда, и расходов приходилось нести много.

Отдельным «бонусом» была возможность передачи власти над колонией по наследству — это не прописывалось официально, но подразумевалось. А от наследственной передачи власти над удаленным владением до полной самостоятельности рукой было подать. Правда, Мендоса не добыл счастья вдали от родины. Он болел застарелым сифилисом, и три года, проведенных в Южной Америке, оказались чрезмерным испытанием для подорванного болезнью здоровья — в 1537 году Мендоса умер по пути обратно в Испанию.

Но в 1534 году Педро де Мендоса был полон если не сил, то хотя бы надежд — его давняя мечта, осуществления которой он ждал целых пять лет, с 1529 года, когда предложил императору Карлу свои услуги по исследованию заокеанских земель (мельницы Господни, как известно, мелют медленно), наконец-то сбылась!

У хитрого аделантадо Юга было под рукой тринадцать кораблей и от 2,5 до 3 тысяч разнообразных европейских несознательных личностей. Кто там их считал? Кортес и Писарро в уголочке рыдали взахлеб, в муках зависти…

Плавание оказалось не совсем удачным, потому что недалеко от бразильского побережья флотилию настиг сильный шторм, потопивший два из тринадцати кораблей, но тем не менее большая часть экспедиции во главе с Мендосой в начале января 1535 года благополучно высадилась в заливе Ла-Плата. Здесь их ждало безрадостное зрелище: форты, построенные Себастьяном Каботом, были разрушены, и колонизацию пришлось начинать с нуля.

2 февраля 1536 года Педро де Мендоса основал на западном берегу Ла-Платы, к югу от дельты Параны, форт Пуэрто-Санта-Мария-де Буэнос-Айрес, известный как «первый Буэнос-Айрес». Такое пышное название было связано с тем, что закладывалось поселение в праздник Святой Троицы, при этом испанцы молились о ниспослании им доброго ветра в паруса их каравелл.

Согласно императорскому повелению, де Мендоса за первые два года следовало основать три форта, которые должны были стать центрами колонизации местных земель.

Первый Буэнос-Айрес ставился наскоро, поэтому защитную стену соорудили из самана. В целом она служила довольно надежной защитой, поскольку имела почти метровую толщину, но после каждого дождя ее приходилось чинить.

Однако починка стены была меньшей из проблем, обрушившихся на колонистов. Припасы, оставшиеся после плавания, были скоро съедены, голое побережье не могло прокормить высадившихся две с половиной тысячи европейцев, а соваться в пасть к дикарям-людоедам испанцы почему-то не хотели.

Наступивший голод быстро сократил число колонистов до пятисот шестидесяти. Поддержку им, в качестве добровольных колхозников, оказали местные жители из племени керанди, которые делились с ними едой, несмотря на то что сами питались не очень-то обильно.