Аргентинец поневоле

Тут надо принять во внимание еще одну важную вещь: под дорогами сейчас в Аргентине понимается нечто совсем иное, чем все себе представляют. Тут нет даже направлений! Начнем с того, что в пампе нет никакого материала, подходящего для укладки дорожного полотна, и уже отсюда многое, я думаю, станет ясно.

Здесь, когда говорят «дорога», то зачастую подразумевают всего лишь любой более или менее четкий след лошадиных копыт, оставшийся после того, как проехала группа всадников или предыдущий, по расписанию дилижанс.

А вообще по пампе каждый ездит как ему вздумается, хотя, конечно, придерживается каких-то ориентиров, указывающих направление к нужной ему цели. Если же путнику попадаются низины, болота или неширокие, но с крутыми берегами речушки, он ищет выход из трудного положения, полагаясь чаще всего лишь на собственную сообразительность и находчивость.

Почтовые станции в пампе под стать этим дорогам. Чаще всего в этой роли выступает все то же убогое ранчо, в котором нет даже намека на какой-либо комфорт.

С чем сравнить наш экипаж, я сразу даже и не найдусь. Пожалуй, аргентинский дилижанс своей побитостью, обшарпанностью и общей непрезентабельностью наводит на мысль о том, что он вполне мог быть современником питекантропов и пещерных медведей. Так как внутри этого дилижанса поместилось восемь пассажиров, в то время как мест в почтовой карете всего четыре, то места для размещения ручной клади, естественно, не хватило, и каждый пассажир держал поэтому свою поклажу на собственных коленях. Удовольствие хуже некуда.

Степь да степь кругом… Наш дилижанс несет лихая упряжка в семь лошадей, запряженных цугом. Четверка перед кучером, сидящим на козлах, впереди четверки две лошади, а перед этими двумя еще одна, на которой сидит форейтор, то есть тот, кто задает темп всей упряжке и выбирает направление движения. Есть и восьмая лошадь — под слугой, едущим где-нибудь сбоку от упряжки, задача которого — подгонять животных и вообще следить за их состоянием и настроением.

Если какая-нибудь из лошадок вдруг начинает недовольно пофыркивать или пытается вставать на дыбы, он быстренько приведет строптивицу в чувство с помощью щелкающего кнута. На козлах за кучером тоже имеются дополнительные места, на которых, как правило, устанавливается какой-нибудь багаж. Ящики, тюки и коробки громоздятся и на крыше дилижанса, да еще там умудряются пристроиться несколько человек, попутчиков, которые хотят проехать короткое расстояние и которым не хватило места внутри дилижанса.

Сбруя этой упряжки на удивление примитивна: на каждой ездовой лошади всего лишь кожаная подпруга, соединенная с помощью лассо с поводьями кучера, — вот и все.

У кучера, по прозвищу «Доезжай-не-Доедишь», есть острая палка, которой он подгоняет ближайших к себе лошадей, и длинная плеть, которой можно достать и переднюю лошадь. Такие же плети имеются также и у форейтора и слуги, так что лошадям не приходится ожидать гуманного к себе отношения ни от кого из них. Их так и хлещут!

Все почтенные работники аргентинской почты: кучер, форейтор и слуга, по первому впечатлению, очень напоминают Бармалеев, разбойников с большой дороги: грубоватые, одетые, по большей части, в какие-то полурваные и не слишком-то чистые куртки и рогожные штаны, с обветренными суровыми лицами.

Но это тот самый случай, когда внешность обманчива. На самом деле они, как правило, очень честные, порядочные и по-своему деликатные люди. Все дело в том, что, согласно неписаному профессиональному кодексу чести аргентинских лошадников, ездить по пампе надо так, чтобы у всех пассажиров, что называется, искры из глаз сыпались, и никак иначе.

Вместо звука почтового рожка, каждый рейс нашего дилижанса начинался со своеобразного, скажем так, звукового сигнала, сравнимого разве что с рычанием готовящегося к нападению тигра. Издает этот рык, заменяющий пароходную сирену, кучер, и тут же его подхватывают форейтор и слуга. Пассажиры давно привыкли к этому диковатому ритуалу и нисколько его не пугаются.

Меня, случайно оказавшегося в таком дилижансе, поражало не только то, с каким олимпийским спокойствием принимают все этот «сигнал», но и вообще все, что связано с такой дурацкой поездкой. Трясясь, подпрыгивая и раскачиваясь, несется по пампе наш лихой дилижанс, а внутри его при каждом толчке начинается броуновское движение баулов и чемоданов, не говоря уже о шляпах: пассажирам не всегда удается удержать их на месте, несмотря на все свои старания.

Да что там вещи, и сами люди порой летают по салону дилижанса не хуже вещей. Прямо как космонавты в невесомости! При этом непроизвольно пассажиры хватают друг друга за ноги, за руки, за что придется…

Вот вполне типичный для нашего путешествия диалог:

— Что это вы ищете в моей бороде, сеньор?

— В той, что так сильно воняет луком? Простите. Это тряска виновата. А зачем вам моя цепочка от часов?

— О, извините меня, ваша милость, я ухватился за нее случайно.

— Нет, это вы меня извините, ваша милость!