Аргентинец поневоле

Голоса людей дрожат от тряски, того и гляди что-нибудь свалится им на головы, лица украшены синяками и ссадинами, но вежливость прежде всего…

Вдруг раздается страшный грохот. Угодники божие!

Это свалился с крыши и раскололся от удара один из деревянных ящиков. Выясняется, что в этом ящике, который вез один торговец, было отличное импортное красное вино из Португалии, но несколько бутылок при падении ящика разбилось. Тут же принимается оперативное и вполне коллегиальное решение под лозунгом «Сгорел сарай — гори и хата»: вино из разбитых бутылок употребить по назначению, остальные, то есть целые, бутылки упаковать заново как можно более тщательно, а ящик перевязать ремнями. Но вот все это сделано, выпитое вино, естественно, создает особое настроение, и продолжается изысканный диалог пассажиров:

— Тысяча извинений, сеньор, не могли бы вы оказать мне любезность и убрать ваш тюк с моих коленей?

— Охотно, ваша милость! А где же ваша шляпа, сеньор?

— У вас на голове, ваша милость!

— Но где же тогда моя?

— О, вы только не огорчайтесь, сеньор: она случайно вылетела в окно.

К счастью, шляпу подобрал верховой слуга, который для таких случаев и скачет за дилижансом, чтобы подбирать свалившийся багаж и вещи пассажиров.

Как только это выясняется, поднимается буря восторгов, но тут же возникает новое затруднение — путь дилижансу преграждает ручей или небольшая, но быстрая речка. Слуга и добровольцы из пассажиров начинают собирать в округе камни-голыши, которых в пампе не так-то уж и много. Наконец какое-то подобие брода, обливающегося шевелящейся пеной, готово, и с поистине адским грохотом наш бравый дилижанс форсирует речушку.

Кажется, по законам физики это никак не может произойти, однако происходит, и вот уже под радостное гиканье кучеров дилижанс мчится дальше. Но тут ополоумевшему кучеру, испустившему страшный боевой вопль, в голову вдруг приходит охота показать высший класс езды по пампе, со скоростью примерно километров 25 в час. И начинается… Гонка «Формула-1»!

«Ты думаешь, если степному орлу жизнь перья из хвоста повыщипала, так он и летать перестанет? Он еще взлетит! Так взлетит, что всем вокруг тошно станет!»- вероятно именно такое кредо играет в заднице у кучера.

На лошадей кричат уже все одновременно, включая и наиболее азартную часть пассажиров.

Дилижанс на полном ходу раскачивается и кренится не менее резко, чем судно в открытом море в шторм. И тогда форейтор, чувствуя себя рулевым на мостике, начинает совершать опасные маневры. В это время главное для кучера на ископаемых козлах — не зевать. Как только форейтор, под благий мат и кастаньедное щелканье кнута, заставляет передних лошадей круто менять направление движения градусов, скажем, на десять, нужно наклонить корпус дилижанса в сторону, противоположную направлению поворота, градусов уже на тридцать.

Для этого четверка лошадей должна, в свою очередь, наклониться на шестьдесят градусов. И так то в одну сторону, то в другую. Со скрежетом и на всем скаку. Мать-мать-мать! Чувствуешь себя как будто тебя засунули целиком в бетономешалку и врубили ее на полную мощность. Почему во время этого безумного аттракциона у пассажиров головы не отваливаются, остается загадкой…

Эх, дороги. Я чувствовал, что шалею. Такое впечатление, что везут не тяжелораненых… уже… а дрова!

И вот, наконец, наш дилижанс добирается до одной из редких в пампе почтовых станций. Совершенно обессилевших лошадей меняют на свежих, несмотря на то, что те протестуют — отфыркиваются и встают на дыбы. Гонка по пампе начинается снова, все в том же безумном темпе…

Весной и осенью, когда трава в пампе сочна и вкусна, лошади стойко переносят все тяготы пути и немилосердного с собой обращения. Но сейчас март — еще месяц уходящего лета. А когда безжалостное палящее солнце высушивает землю и превращает шелковистую зелень травы в мертвенно шуршащий, лишенный всякой окраски сухостой, степь пуста и гола, лошади выбиваются из последних сил, таща тяжелый экипаж. Среди мерзких клубов потревоженной пыли. Животные сердито всхрапывают, роняя хлопья пены.

Если в таком состоянии попытаться заставить их лишний раз перейти на быстрый аллюр, они просто упадут замертво, и все. И это никакая не натяжка, а суровая правда жизни: с тихой покорностью и выражением трагической обреченности во взгляде лошади ложатся на землю и вскоре испускают дух.

Во время агонии их конечности судорожно дергаются, глаза наливаются кровью, челюсти оголяются. Стервятники, эти санитары пампы, уже тут как тут, заранее облюбовывают для себя наиболее аппетитные части тела несчастного животного, которые будут потом грубо, с отвратительной жадностью рвать своими зловещими клювами.