Аргентинец поневоле

Тут я, прорвавшись на авось, с остервенением вручил помощнику управляющего свою непонятную визитку, велев на словах передать, что полномочный и официальный представитель могущественной политической силы мирового уровня прибыл издалека для личной беседы с сеньором Хуаном.

Нынешние неспокойные времена имели множество признаков, так как хозяйский дом охраняли «красногвардейцы»: двое гаучо пугающей наружности, в плащах-пончо, накинутых на плечи и восемь человек индейцев из пампы с горящими фосфоритическими глазами, вооруженные обрезами- лупарами и саблями. Эти люди с проницательными лицами были настороже, точно сторожевые псы. А рожи у них были самые разбойничьи.

Да уж… Большие люди — большая жизнь!

— Ну что, братцы⁈ За царя, за родину, за веру⁈ — весело пошутил я,обращаясь к охранникам…

Но мой юмор почему-то никто не оценил.

В скором времени хозяйка, донья Марии де ла Энкарнасьон Эзкурра, после замужества Рохас, на которой лежало множество разнообразных дел, и которая прекрасно справлялась с ними, всемерно помогая своему мужу, пригласила меня войти. Без церемоний, оставив вещи и оружие у охраны, я, после поверхностного обыска, прошел в дом.

Внутри была обстановка как в стандартном доме-музее «дворянская усадьба первой половины 19 века». Так и казалось, что сюда ворвутся «шумною толпою» и с криками «Буря мглою…» Пушкин с Лермонтовым и Грибоедовым. Бойко рассаживаясь на атласной мебели с вычурными вензелями Луи Каторз, в стиле Людовика XIV.

То есть, по аргентинским меркам, обстановка была роскошной. Как выразился бы Шариков: «Чисто как в трамвае! Плюнуть некуда!» Первое впечатление — ошалеваешь. Так и хотелось что-нибудь душевно запеть из оперы Леонкавалло «Богема!»

Пройдя пару комнат и коридоров прихотливыми изгибами пеон-слуга с малиновым носом, типа кондового Власа Пантейлемоновича, торжественно провел меня в хозяйский кабинет.

Там и принимала меня донья Мария. Женщина лет 35, почти не пользующаяся косметикой. Впрочем, сейчас румяна на обоих континентах Запада можно достать только в считанных местах, типа Нового Орлеана, «города греха». Сеньора Рохас-Эзкурра была обычная испано-латиноамериканская матрона, родившая к этому времени множество детей, в платье дивного покроя. Столько там всего наверчено, у-у-у!

И с пытливым пронзительным взглядом, внимательных и в тоже время неуловимых глаз. Если вспомнить, что эта суровая дама, будучи по своей природе крайне подозрительной женщиной, многие годы возглавляла ( до самой своей смерти) местное НКВД, то становилось не по себе.

«Так вот ты какой местный Берия» — подумал я. — «Впрочем нет, не Берия, мегрел был последним сталинским наркомом НКВД, так что на эту роль больше подходит ее сестра, унаследовавшая пост главы карательных органов партии. Так что донью Марию можно вполне сравнить с наркомом Ежовым». Того и гляди строго спросит: «А чем Вы занимались до 17-го года, а?»

Сейчас узнаем, почем фунт лиха в застенках ГПУ!

Кроме супруги Рохаса, в кабинете были еще три крепких молодых человека. Эти добра молодцы, почему-то вытянувшие руки по швам, то ли выполняли здесь роль секретарей, то ли чиновников по особым поручениям, то ли телохранителей, а может и сиюминутных палачей.

У такого калибра людей, как правило, нет ни совести, ни собственного мнения. Сразу видно — бдят. «У нас ж в стране на каждый лье, по сто шпионов Лавалье…» Так что вражеским шпионом может оказаться каждый встречный и поперечный.

О-о, похоже, мне предстоит важный разговор. Ай, ладно! Разберёмся. Отступать мне снова было некуда, приходилось действовать по стратегии «пан или пропал». Надо пить горькую чашу ответственности. «Надо, Федя. Надо».

Всё-то им расскажи и поясни. И кто я, и откуда, и чьим родственником являюсь, и где бывал, и чем занимаюсь. И зачем сюда явился.

— Слуга покорный, — начал я без всяких предисловий свое представление, улыбаясь младенческой улыбкой.

Я хотел было замутить замысловатую словесную конструкцию, в которой по максимуму использовать галантные старорежимные обороты, чтобы все поняли, что я — человек светский. Не лыком шит. Но неожиданно понял, что могу запнуться и не вырулить из этих глубин словесности. А это будет нехорошо. К тому же, полы в комнате были хороши натерты и скользки, и я чуть было, расшаркиваясь, не потерял равновесие. И в довершение всего, я с ужасом понял, что все, что помню из «оборотов старого режима» было киношно-комедийное: «Паки, паки… Иже херувимы…»

Поэтому сразу сменил тон и продолжил по-бендеровски строго, с другими интонациями, в деловом ключе, казенным языком:

— Строгий секрет. Государственная тайна. Особой важности. Я — Яго Хуарец. Магистр Великой Масонской ложи Месопотамии. Глава ее Московского филиала в Российской империи. Специально прибыл к Вам, чтобы исполнить предназначенное. Помочь Хуану Рохасу, сделать Аргентину передовой, процветающей страной. Вооружен для своей миссии всеми возможными тайными знаниями древних и передовыми прогрессивными технологиями и умениями современности. Готов положить на эту миссию все свои силы. Без остатка.