– Сколько не виделись? – Достал пачку сигарет. Прикуривал, зажав спичечный коробок в горсти.
– Я думала, ты сидишь… Тебе дорога в тюрьму была, – сама удивилась, как спокойно сказала.
– Ха! Что я, дурак, что ли, зону топтать. Хотя… Ты права. Повезло просто. Год условно за хулиганку дали. Повезло… Зато всё понял.
Присел на бревно рядом.
– Сама-то где пропадала?
– С дедой.
– Олешек пасла?
– Пасла. А сам?
– В аэропорту работаю. А что? Место хорошее. Если себя правильно вести, не зарываться по жадности, деньгу поднять можно.
Затянулся, отшвырнул окурок.
– Наших кого видела?
– Ты что же, варнак, огонь раскидываешь?
Вера и не заметила, как из калитки вышла древняя бабка. Стоит, на палку опирается.
– Умолкни, старая! Дом спалю! – Ванька зло ощерился в её сторону. – Иди отсюда. Скройся! Видишь, люди разговаривают.
Бабка молча смотрела на него.
– Иди, иди, старая.
Повернулась. Поковыляла вдоль забора.
– За что ты её так?
– А чтобы херню не порола. Им бы только языком почесать. А ты добренькая, что ли?
Не ответила. В голове вязким комом ворочалось: «Ванька – аэропорт – Вадим – Архангельск». Связалось воедино. Вот он, шанс! Аж дух перехватило от надежды, что всё может просто решиться.
– Мне человека надо в Архангельск отправить, можешь помочь?
– Какие проблемы? Иди в кассы, покупай билет и лети. Билеты пока есть.
Вера молчала.
– Что, денег нет?
Кивнула.
– Икра? Рыба?
– Нет. И занять не у кого. Документов нет. Никаких.
Ванька присвистнул. Смотрел на Веру с интересом.
– Да… Ну, мать, ты даёшь. Что за человечек-то такой?
– Можешь помочь или нет?
Смотрела на Ваньку. Тот ухмылялся.
– Вера!
Смотри-ка, имя помнит…
– Если очень захотеть, то всё сделать можно. Вот только как сделать, чтобы я захотел?
– Я – серьёзно.
– И я – серьёзно. Рассказывай! Вдруг ты меня в какую уголовку втянешь? Может, он беглый?
– Какой беглый! – Вера вздохнула. – Молодой парень, как мы. Москвич. В походе был с друзьями. Отстал, заблудился. Прибился к нам с дедой. Денег нет, документов нет. Сюда привезла. Как дальше?
– А чего он с домом не свяжется? Вышлют деньги.
– Нельзя. Не вышлют.
– Ох, Верка! Темнишь ты. Хахалька московского подцепила? Женат, что ли? Так? А чего краснеешь? Ну, ты молодец! А чего с ним не летишь? Его выпускать нельзя. Вцепилась – не отпускай.
– Дела у меня здесь. Потом полечу. Поможешь или нет?
Сидели. Молчали. Ванька медленно гонял спичку от одного угла рта к другому.
Вдруг резко повернулся, выбросил руку вперёд, словно хотел ударить, взял Веру за подбородок, развернул лицо к себе.
Хотела отшатнуться. Не успела. Замерла. Больно. Неудобно. Вцепилась в его руку.
– Слушай сюда!
Глаза зло прищурены, буравит взглядом.
– Отправлю завтра твоего хахалька. Натурой расплатишься! Мне с тебя ещё и за это получить надо, – похлопал себя по коленке. – И учти, мне бревно в постели не нужно.
Отпустил.
Как завтра? Уже завтра? Всё захлестнуло это «завтра».
– Ну?
– Хорошо.
– А ты как думала? – Ванька встал и потянулся, выгибая спину, заведя локти за спину. – Сейчас даже птички бесплатно не поют. Да ты не переживай, от тебя не убудет. Зато хахалька своего в целости домой отправишь.
Вера молчала. Завтра, завтра, уже завтра… Слова потеряли смысл, но не перестали звучать, метались, отскакивали друг от друга.
– Подходите к восьми в аэропорт и ждите. Я вас найду. Эй! Ты там, часом, не уснула? Или от страха трясёшься? Да не боись. Я ж не зверь какой… Да и не дети уже, чтобы охальничать.
Вера тоже встала. Посмотрела в упор.
– Поняла. Ещё… Денег на общий до Москвы… Взаймы. Я отдам.
– Отдашь! – хохотнул Ванька. – Конечно, отдашь.
На ночь их разместили в бане. Легли не раздеваясь, положив на пол тряпьё, которым был завален предбанник, – старые, воняющие солярой телогрейки, рваный полушубок.
Вера лишь в общих чертах рассказала Вадиму, как встретила знакомого, который согласился помочь переправить его в Архангельск, и что лететь надо завтра утром. Это было настолько неожиданно, что Вадим даже не расспросил о деталях. А может, уже привык, что ненцы живут своей закрытой, разбросанной на большом пространстве общиной и помогают друг другу.
Казалось бы, вот она, их последняя ночь перед разлукой – люби! Наслаждайся, впитывай, умирай от нежности и безысходности, плачь и смейся. Нет! Всё было не так. Отчуждение повисло в воздухе. Были вместе, дотрагивались друг до друга, но каждый думал о своём.