Арго

грустно взор мой улыбнется,

улыбнется он светло.

ВЕСНОЙ

Заиграли пылинки в луче золотом,

и завешена люстра тяжелым холстом;

на паркете лежит окон солнечных ряд,

и кресты на церквах, словно свечи, горят.

Блещет купол, омытый весенним дождем,

вновь чему-то мы верим, чего-то мы ждем!

Вновь, дыша ароматом, бела, тяжела

над оградой железной сирень зацвела;

вереница касаток резва и легка

неустанно кружит, бороздя облака.

Сколько золота в пыльных, весенних цветах!

Сколько жизни в безмолвных, бескровных устах!

И, заслышав оркестра бодрящую медь,

ей в ответ все сердца начинают звенеть,

и с отчизны далекой, на миг долетев,

нам о детстве поет колокольный напев.

ЧЕТЫРЕ СЛЕЗЫ

Ты помнишь, как часто малюткой больною.

ты книжку большую кропила слезою,

     упав на картинки лицом.

     О чем, дорогая, о чем?

Ты помнишь, как с первого детского бала

вернувшись, всю ночь ты в постельке рыдала,

     упав на подушку ничком.

     О чем, дорогая, о чем?

Ты помнишь, робея в толпе бессердечной,

закапав свечою наряд подвенечный,

     ты слезы струила тайком?

     О чем, дорогая, о чем?

И ныне, над чистою детской кроваткой

ты горькие слезы роняешь украдкой

     под кротким лампадным лучом.

     О чем. дорогая, о чем?

БЕДНЫЙ ЮНГА

баллада

Пусть ветер парус шевелит,

     плыви, фрегат, плыви!

Пусть сердце верное таит

     слова моей любви!

Фрегат роняет два крыла,

     вот стал он недвижим,

и лишь играют вымпела

     по-прежнему над ним.

Покрепче парус привязать,

     и милый взор лови!

Но как же на земле сказать

     слова моей любви?

Мне нужны волны, ветерок,

     жемчужный след ладьи,

чтоб ей без слов я молвить мог

     слова моей любви;

им нужен трепет парусов

     и блеск и плеск струи,

чтоб мог я ей сказать без слов

     слова моей любви.

И вот я с ней, я ей твержу:

     «Плыви со мной, плыви!

О там, на море я скажу

     тебе слова любви!»

Ей страшен дождь соленых брызг

     и трепет парусов,

руля нетерпеливый визг;

     ей не расслышать слов.

Пусть парус ветер шевелит,

     плыви, фрегат, плыви!

Пусть сердце верное хранит

     слова моей любви!

ПРЕЖНЕЙ АСЕ

     Асе Ц.

Бьется чистым золотом струна,

и сверкают серебристой льдины.

Что за песнь доходит к нам со дна?

Это — смех резвящейся Ундины.

Чуть колышат волны тень челна,

парус гибче шеи лебединой.

Что за песнь доходит к нам со дна?

Это — плач покинутой Ундины.

   Струны, как медные трубы, гремят,

   дрогнул султан исполинского шлема...

   Слышишь их рокот? Они говорят

        нам про коня и Рустема.

   Струны, как флейты, вздыхают, звеня,

   отзвуки битвы доносятся слабо,

   вижу шатер в бледных отблесках дня,

        вижу в нем тело Зораба.

   Тихо померкнул малиновый круг,

   грустно вздохнули цветы, поникая;

   чья это тень стройно выросла вдруг,

        в далях вечерних мелькая?

   Лампа, как Ангел, роняет лучи,

   в детские глазки, смотрящие прямо...

   Где же и шлем и шатер и мечи?

         Сказку читает нам мама.

МЕЛАНХОЛИЯ

Как сумерки застенчивы, дитя!

Их каждый шаг неверен и печален;

уж лампа, как луна опочивален,

струит, как воду, белый свет, грустя.

Уж молится дрожащим языком

перед киотом робкая лампада;

дитя, дитя, мне ничего не надо,

я не ропщу, не плачу ни о чем!

Там, наверху, разбитая рояль

бесцельные перебирает гаммы,

спешит портрет укрыться в тень от рамы...

Дитя, дитя, мне ничего не жаль!

Вот только б так, склонившись у окна,

следить снежинок мертвое круженье,

свой бледный Рай найти в изнеможенье

и тихий праздник в перелетах сна!

МАЛЬЧИК С ПАЛЬЧИК

    А. С.

На дерево влез мальчик с пальчик,

а братья остались внизу,

впервые увидел наш мальчик

так близко небес бирюзу.

Забыта им хижина деда,

избушка без окон, дверей,

волшебный дворец людоеда,

двенадцать его дочерей.

И братцы блуждают без хлеба

и с дерева крошку зовут,

а он загляделся на небо,

где тучки плывут и плывут.

В РАЮ

Памяти Л. С.

Взят из постельки на небо ты прямо,

     тихо вокруг и светло,

встретил ты Ангела, думал, что мама.

     Ангела взял за крыло!

Ангел смеется: «Здесь больше не будет

     тихий органчик звенеть,

пушку с горохом здесь братец забудет,

     станет за нами он петь!»

Ангел, как брату, тебе улыбнулся,

     ласково обнял, и вот

елки нарядней вверху распахнулся

     весь золотой небосвод.

Тихо спросил ты: «Что ж мама не плачет?

     Плачут все мамы, грустя!»

Ангел светло улыбается: «Значит,

     видит здесь мама дитя!»

АНГЕЛ РЕБЕНКУ

Л. С.

Помнишь, вы песенку жалобно пели:

     «Умер у нас мотылек!»

Был я тогда над тобою. Ужели

     было тебе невдомек?

Помнишь, вы пели: «Душа Великана,

     плача, летит к небесам!»

Горько я думал: «Ужели так рано

     в путь ты отправишься сам?»

Долго я медлил, вдруг горестным хором

     грешники взвыли, скорбя,

в сердце проникнул я пристальным взором,

     радостно обнял тебя.

ДЕКЛАМАЦИЯ

    А. С.

Взрослые чинно садятся рядами,

     «Дедушка, сядь впереди!»

Шепот тревожный пошел меж гостями,

     занавес дрогнул. «Гляди!»

Там на окне. где раздвинуты шторы.

     важно стоит мальчуган,

строго в тетрадку опущены взоры,

     ручка теребит карман.

«Все это сказки! — он грустно читает.—

     Как же о том не тужить?

Кончилось лето, наш сад отцветает,

     просто не хочется жить!»

Тайно я мыслю: «О нет, то не сказки

     вижу я в этом окне!

Нет, то не сказки, коль детские глазки

     тужат о той стороне!»

ОСЕНЬ

Шуре Астрову

Холодно в окнах и грустно и хмуро;

пусто в саду, лишь лягушка проскачет...

Солнышко, плачь! А уж маленький Шура

     плачет!