Арго

все, что навек похоронил...

Один... Но сердце уповает

на верность тихую могил.

САМООБМАН

Каждый миг отдавая себя,

как струна отдается смычку,

милый друг, я любил не тебя,

а свою молодую тоску!

И рассудок и сердце губя,

в светлых снах неразлучен с тобой,

милый друг, я любил не тебя,

а венок на тебе голубой!

Я любил в тебе вешний апрель,

тишину необсохших полей,

на закате пастушью свирель,

дымку дня и прозрачность ночей.

Я любил в тебе радостный май,

что на легкой спине облаков

прилетает напомнить нам Рай

бесконечным узором цветов.

В мгле осенней твой горестный взгляд

я любил, как старинный портрет,

и с портрета столетья глядят.

в нем раздумий означился след.

Я в тебе полюбил первый снег

и пушистых снежинок игру,

и на льду обжигающий бег,

и морозный узор поутру.

Я в тебе полюбил первый бал,

тихой люстры торжественный свет,

и в кругах убегающий зал,

и на всем бледно-розовый цвет.

Кто же отнял у сердца тебя,

кто насмешливо тайну раскрыл,

что, в тебе целый мир полюбя,

я тебя никогда не любил?

RESIGNATION

   А. Блоку

Я власти горьких вдохновений

свой дух и крылья предаю,

как лебедь, песнь благословений

я, отходя от вас. пою!

Всему, что тает, облетает,

всему, на чем печать греха,

что уплывает, убывает,

я расточаю боль стиха!

Тебе, о серп едва зачатый

и блекнущий от взоров дня,

и вам. больные ароматы,

вам, отравившие меня!

Люблю я пены переливы

в песках потерянной волны

и недопетые мотивы

и недосказанные сны!

И вас, нежданные невзгода,

и горестная тишина!

Ах, слезы сердца слаще меда

и упоительней вина!

Люблю я кротость увяданья

и воск покорного лица,

люблю страданье для страданья

и безнадежность без конца!

Все. что безропотно и кротко

исходит от незримых слез,

но в чьей судьбе смешно-короткой

неисчерпаемый вопрос!

И вас, иссякнувшие реки,

сердца, закованные в лед,

вас горемыки, вас калеки

мое безумие поет!

Но нет душе испепеленной

святей, как все отнимет даль,

тебя, любви неразделенной

неизреченная печаль!

ПРИЗРАК

Ты, как чайка, в лазурь уплыла,

ты, как тучка, в дали замерла,

ты, рыдая, закат обняла.

Ветер утра живит небосвод,

дышит сумраком зеркало вод,

под тобою закат и восход.

Над тобой глубока вышина,

под тобою чутка глубина,

безмятежна твоя тишина.

Ты паришь над своею судьбой:

под тобой полог струй голубой,

никого, ничего над тобой.

Чуть дыша в голубом забытьи,

чуть колышат эфира струи

распростертые крылья твои.

Твой полет беспредельно-высок,

я покинут, забыт, одинок,

бесприютен мой бедный челнок.

Преклони же свой взор, преклони,

грезы ночи от крыл отжени,

с белых крыльев перо урони!

Урони и в лазурь улети.

чтобы мог в бесприютном пути

я от радостных слез изойти.

ДЫМ

Воздушно-облачный, неверный, как мечтанья,

над грязным городом, где вечен смрад и гул,

легко-телесные он принял очертания

и, в синеву небес вливаясь, утонул.

Он уплывает ввысь, туда, навстречу снегу,

чтоб с ним соткать одну серебряную нить,

и землю белую и снежных тучек негу

в один серебряный напев соединить.

Он каждый миг иной, он бледное дыхание

под тяжким саваном затихнувшей земли,

его излучины, порывы, колыханье

возводят новый мир в лазоревой дали;

как жизнь богата их и как их смерть богата!

Смотри, как мчатся вдаль крылатые ладьи

за далью золотой, туда, в страну заката...

Вот снова замерли в бессильном забытьи.

Им нет нигде пути, им нет нигде запрета,

они печаль земли возносят до луны,

то удлиняются, как призрак минарета,

то развеваются, как утренние сны.

Им свят один закон — безбрежный мир свободы,

нет их причудливей, нет в мире их вольней:

едва протянуты готические своды,

уж мир классических воздвигся ступеней,

дым ластится к земле волнистый, оживленный,

то увядает вдруг, как вянут паруса,

растет над лесом крыш воздушною колонной,

     но умирать уходит в небеса!

ВОДОМЕТ

Он весь — прозрачное слиянье

чистейшей влаги и сиянья,

он жаждет выси, и до дна

его печаль озарена.

Над ним струя залепетала

песнь без конца и без начала.

к его ногам покорно лег

легко порхнувший лепесток.

Лучом во мгле хрустальный зачат,

он не хохочет, он не плачет,

но в водоем недвижных вод

он никогда не упадет.

Рожден мерцаньем эфемерным

он льнет, как тень, к теням неверным,

но каждый миг горит огнем,

безумья радуга на нем.

Он весь — порыв и колыханье,

он весь — росы благоуханье,

он весь — безумью обречен,

весь в саван светлый облечен.

Он дышит болью затаенной,

встает прозрачною колонной,

плывет к созвездьям золотым,

как легкий сон, как светлый дым.

И там он видит, слышит снова

созвездье Лебедя родного,

и он возможного предел

туда, к нему, перелетел.

Он молит светлый и печальный,

чтоб с неба перстень обручальный

ему вручила навсегда

его хрустальная звезда.

Он каждый час грустней и тише,

он каждый миг стройней и выше,

и верится, что столп воды

коснется радужной звезды.

А если, дрогнув, он прольется,

с ним вместе сердце разобьется,

но будет в этот миг до дна

его печаль озарена!

СМЕРТЬ ОБЛАКА

Я видел облако. Оно влекло мой взор,

как мощное крыло владыки-серафима.

О, почему тогда в пылающий простор

оно уплыло вдруг, оно скользнуло мимо?

И мне почудилось, что Ангел мой тогда

ко мне склоняется, крыло распростирая,

и пело облако, что нет на небе Рая,

и с песней тихою исчезло без следа...