Аргонавт

– Не в том смысл, – сказал Бестужев. – Ведомства, подобные нашим, нельзя обманывать, вести с нами двойную игру. Потому что в таких случаях мы мстим, и жестоко. Надеюсь, вы, хоть краем уха, да слышали о нравах военных и тайной полиции? И потом… Почему вы решили, что мы ничего не получим? Да, мы останемся без вас. И только. Все ваши бумаги, – он невежливо показал пальцем на живот Штепанека, – куплены нами законным образом, и, учитывая дружественные отношения России и Франции, нетрудно будет их у французов получить. Постараемся как-нибудь обойтись и без вас. Уж простите великодушно, но на вас свет клином не сошелся. В России тоже хватает способных электротехников, могу вас заверить…

– Они не разберутся!

– Ну, это тема для последующих научных дискуссий, в которых я не силен, – сказал Бестужев. – В конце концов, как мне объясняли весьма знающие люди, любое техническое изобретение можно понять и усовершенствовать. Знаете, уже здесь, на «Титанике» я прочитал занятную историю: в американское бюро патентов почти одновременно явились два господина, и каждый из них изобрел телефон, не зная друг о друге. Понятно, выиграл тот, кто пришел первым… Но у нас другой случай. Я не инженер и плохо разбираюсь в технике и электричестве, однако кто может ручаться, что сейчас где-то в Европе не работает новый изобретатель, способный продвинуться даже дальше, чем вы? Не столь уж фантастическое допущение. И, наконец, мы всегда можем пригласить в качестве консультанта вашего учителя, профессора Клейнберга…

– Этого напыщенного филистера… – саркастически усмехнулся Штепанек, по-прежнему не поднимая глаз и похрустывая пальцами с самым нервическим видом.

– И все же он, насколько мне известно, один из лучших электротехников Германии, – безмятежно сказал Бестужев. – Может, и не разберется. А может… Вам, простите за цинизм, до всего этого не будет никакого дела, вы в лучшем случае будете сидеть во французской каторжной тюрьме, с ужасом представляя, сколько еще осталось… – Он резко сменил тон: – Послушайте, Штепанек, оставим эту бессмысленную дискуссию: я ничего не понимаю в электротехнике, а ваша песенка спета. У меня был приказ доставить вас с вашим изобретением в Россию. После… известных событий я получил новый: либо получить хотя бы бумаги, либо воздать вам должным образом за обман. По-моему, мне удалось добиться и того, и другого… Позвать матросов, чтобы они отвели вас под арест? Детектив в соседней каюте, с этим верзилой, что бездарно изображал из себя дипломированного эскулапа…

Штепанек поднял голову. Вся самоуверенность и апломб давным-давно улетучились, нашкодивший ученый господин был откровенно жалок, даже слезы на глаза навернулись. Взгляд у него стал особенный. Бестужев по роду службы хорошо знал такие именно взгляды, означавшие, что собеседник пришел в несомненную готовность. Что он на все согласен ради спасения своей драгоценной шкуры. Вот только иногда не может даже подобрать нужные слова, придется помочь…

– Но ведь есть и третья возможность, – сказал Бестужев чуточку небрежно. – Вы старательно выполняете все свои обязательства по тому договору, что подписали с нами, а мы, в свою очередь, приложим все усилия, чтобы вот этому, – он кивнул на исписанные листы, все еще лежавшие на коленях Штепанека, – не был дан ход. Когда вы попадете в Россию, будет легче… Мы найдем способы договориться с французами, мы, как-никак, союзники…

Для него не стало сюрпризом новое выражение на лице инженера – яростная надежда на благополучный исход. Это тоже было крайне знакомо и в подобных случаях не вызывало ничего, кроме легкого мимолетного презрения. В конце-то концов, никто не заставлял этого господина подличать, он сам из алчности решил ухватить денежки где только возможно…

– Я вижу, эта третья возможность вам понравилась? – усмехнулся Бестужев. – Не правда ли?

–Да…

Никогда нельзя в таких вот случаях показывать собеседнику свои подлинные чувства, наоборот…

Бестужев заговорил сухим, деловитым, канцелярским тоном:

– Значит, вы согласны отправиться в Россию и выполнять свои обязательства, я правильно понял?

– Да. Давайте… давайте все забудем, это было наваждение…

Бестужев чуть наклонился вперед и, не сводя с собеседника холодного взгляда, продолжал размеренно: