Аргонавты Времени

Интересно, как давно жили те эпиорнисы? По словам миссионеров, у туземцев есть легенды о том времени, но мне самому их слышать не доводилось[65]. Во всяком случае, те яйца, что мы подняли, были совсем свежие, будто их только что снесли. Каково, а? Когда их тащили к лодке, черномазый споткнулся и расколотил одно. Ох и отлупил же я мерзавца! Так вот, оно даже не протухло, а ведь мамаша, должно быть, уже лет четыреста как сдохла. Туземец оправдывался, будто его, мол, укусила сколопендра… но не буду забегать вперед. Весь день мы копались в проклятой черной жиже, вывозились с ног до головы, чтобы добыть яйца целиком, так что, понятное дело, потеря меня разозлила. Сами посудите, ведь такая неслыханная удача: целехонькие, ни единой трещинки! Я потом ходил в лондонский Музей естественной истории[66], так они там все битые и склеенные вроде мозаики, да и кусков не хватает. А мои – само совершенство! Только выдуть их аккуратненько – и готово дело. Вот я и отвесил тому увальню пару ласковых – три часа работы коту под хвост из-за какой-то там несчастной сколопендры!

Человек со шрамом достал из кармана глиняную трубку и рассеянно набил из кисета, который я выложил перед ним на стол.

– Ну и как, – поинтересовался я, – довезли вы уцелевшие яйца? Не припоминаю, чтобы…

– Так это и есть самое главное в моей истории! Их оставалось три, целых и абсолютно свежих. Мы погрузили их в лодку, и я пошел к палатке сварить себе кофе. Мои дикари остались на берегу – укушенный нянчился со своей болячкой, а другой ему помогал. Мне и в голову не могло прийти, что эти паршивцы воспользуются удобным случаем, чтобы свести счеты. Должно быть, один совсем взбесился от яда сколопендры и моей взбучки – он вообще был норовистый – и сманил другого.

Сижу, значит, курю, кипячу воду на спиртовке, которую всегда беру с собой в экспедиции, и любуюсь закатом на болоте. Красота, да и только – алые, как кровь, полосы на черном, вдали серые туманные холмы, а над ними небо полыхает, будто огненная печь. А меж тем в полусотне шагов за моей спиной проклятые язычники, которым на все это благолепие плевать, сговариваются угнать лодку и бросить меня одного с едой на три дня, холщовой палаткой и маленьким бочонком воды – другой пресной на том берегу не достать! Слышу вдруг за спиной крик, оборачиваюсь, а они уже в этом своем челноке – лодкой его и не назовешь – ярдах в двадцати от берега! Я сразу смекнул, чем это пахнет. Ружье осталось в палатке, да и патронов с пулями нет, одна мелкая дробь. Но у меня в кармане был маленький револьвер. Выхватил я его и кинулся к берегу. «Назад! – ору. – Назад!» Они что-то залопотали в ответ, а тот, что разбил яйцо, ухмыльнулся. Я прицелился в другого, неукушенного, который греб, но промазал. Они захохотали, однако я не сдавался. Взял себя в руки, снова прицелился – и тут черномазый подскочил! В третий раз пуля угодила в голову, и он опрокинулся за борт вместе с веслом. Чертовски удачный выстрел для револьвера, до лодки уже было ярдов пятьдесят. Туземец так и не вынырнул – то ли я его застрелил, то ли оглушил, и он захлебнулся. Другой залег на дно лодки и на мои крики больше не отзывался. Я расстрелял все патроны, но без толку.

Вы только вообразите дурацкое положение, в котором я оказался! Один на пустом гиблом берегу, позади сплошное болото, а впереди сумеречная морская гладь с черным силуэтом лодчонки, которую уносит все дальше. В ту минуту я клял на чем свет стоит и доусонов, и джемраков[67], и музеи. Звал туземца, пока не сорвал голос, но черномазый так и не откликнулся.

Оставалось только одно: постараться забыть про местных акул и догонять беглеца вплавь. Я раскрыл складной нож, взял его в зубы, скинул одежду и поплыл. В воде я сразу потерял челнок из виду, но прикинул, в какую сторону тот дрейфует, и поплыл наперерез. Уцелевший туземец был слишком плох, чтобы пытаться как-то управлять суденышком. Вскоре очертания челнока вновь показались над волнами в юго-западной стороне. Закат уже потускнел, надвигалась ночь. В темной синеве над головой проглядывали первые звезды. Я работал руками и ногами, словно заправский спортсмен, хотя мышцы ныли все сильнее.