Аргументация в речевой повседневности

Отметим, что традиционно в лингвистической литературе XX в. чаще использовался термин «коммуникация». Связано это, скорее всего, с более глобальным, обобщенным характером этого термина, семантика которого, во-первых, не подразумевает обязательного и непосредственного участия людей в данном процессе (коммуницировать могут и приборы, электронные системы т.д.), а во-вторых, при коммуникации не обязательна обратная реакция: скажем, получен сигнал от исследовательского робота на Марсе, значит, коммуникация состоялась, при этом реакция ЦУПа на данный сигнал может быть, а может – и нет. А.С. Нариньяни отмечает, что если коммуникация есть технический обмен информацией, взаимодействие, объекты которого участвуют в обмене актами порождения (хотя остается не совсем понятным, как можно информацию порождать!) и восприятия информации, то общение – коммуникация, не сводящаяся только к обмену информацией и не ограничивающаяся только ею (Нариньяни 2008: 620). Важную роль в общении играют эмоциональная и физиологическая составляющие, при этом в некоторых случаях информационная составляющая и вовсе может отсутствовать (фатическое общение). Таким образом, термин «общение» в качестве обязательных и дифференциальных сем имеет: «взаимодействие между людьми», «обязательное присутствие неинформационных составляющих взаимодействия» и «получение реакции на воздействие».

Но парадокс в том, что именно модели коммуникации (т.е. не предусматривающего обязательного участия людей обмена информацией) долгое время использовались для изучения и моделирования речевого общения. Так, длительное время среди лингвистов была популярна так называемая информационно-кодовая модель коммуникации Шеннона-Уивера (Shannon, Weaver 1949). Эта модель демонстрирует возможности воспроизведения информации на другом конце цепочки благодаря процессу коммуникации, осуществляемому посредством преобразования сообщения, неспособного самостоятельно преодолеть расстояние, в сигналы кода, которые можно транслировать. Шум и помехи в канале могут исказить сигнал и даже перекрыть его. Если канал чист, успех коммуникации зависит от эффективности работы (де)кодирующих устройств и идентичности кода на вводе и выводе. Будучи переложена на модель речевой коммуникации, данная схема подразумевает, что говорящий кодирует свои мысли при помощи фонем в устной речи и графем – в письменной, а слушающий затем с той или иной мерой успешности декодирует данное сообщение, извлекая из него с той или иной степенью полноты закодированную отправителем информацию. Недостатки данной модели отмечаются многими лингвистами (Макаров 2003; Дементьев 2006; Тарасов 2006; Schiffrin 1994). М.Л. Макаров, критикуя данную модель, отмечает, что она «покоится на фундаменте примитивной интерсубъективности: цель коммуникации – общая мысль, или, точнее, сообщение; процесс достижения этой цели основан на существовании общего кода. И то и другое предполагает большую роль коллективного опыта: идентичных языковых знаний, предшествующих коммуникации» (Макаров 2003: 35). Такая «примитивная интерсубъективность» берет свое начало в античной философской мысли, продолжается в парадигме картезианства и находит свое выражение в таких влиятельных лингвистических направлениях, как структурализм и генеративная лингвистика. Так, Р. Декарт писал в свое время: «Замечательно, что нет людей настолько тупых и глупых, не исключая и полоумных, которые не могли бы связать несколько слов и составить из них речь, чтобы передать свою мысль (курсив наш. – А.K.)» (Декарт 1950: 301).

Следующая модель коммуникации – инференциональная – была разработана на основе идей «логики общения» Роберта Пола Грайса (Grice 1971, 1975: цит. по Макарову (Макаров 2003)). В отличие от предыдущей модели, где ключевым словом было слово код, инференциональная модель опирается на понятие интенции, при этом основу модели составляет не процесс кодирования/декодирования информации, а демонстрация говорящим своих намерений в процессе взаимодействия/распознавания этих намерений слушающим. Если в кодовой модели говорящий отправляет слушающему свою мысль, то в инференциональной модели говорящий S вкладывает свой смысл в высказывание х и трижды демонстрирует свои интенции:

1) он намерен произнести х и вызвать определенную реакцию r в аудитории А;

2) он хочет, чтобы А распознала его намерение (1);

3) он хочет, чтобы это распознанное намерение со стороны А явилось основанием или частичным основанием для реакции r (Стросон 1986: 136–137). Как замечает М.Л. Макаров (Макаров 2003: 37), «примитивная интерсубъективность» присутствует и в данной модели, но важно то, что она впервые выводится за границы языковых выражений, языковой системы в область традиций и правил взаимодействия (не всегда вербального) в рамках определенного сообщества людей.