Читаем Аргументация в речевой повседневности полностью

Интеракциональная модель коммуникации (Schiffrin 1994: 398–405) предполагает в качестве основы любого коммуникативного процесса опыт взаимодействия коммуникантов в различного рода социальных практиках. Ключевым действием в процессе коммуникации является, в рамках данной модели, демонстрация смыслов, не всегда предназначенных для распознавания. Коммуникативно значимыми оказываются не только вербальные стимулы и реакции участников интеракции, но и их поведение в целом, которое может и не включать вербальных форм. Целью же коммуникации является не обмен информацией и не распознавание интенции, а интерпретация смысла сказанного, производимая субъектом коммуникации на основе его жизненного опыта во всех ипостасях последнего.

<p>1.2.2. Речевое общение и деятельность</p>

Последнее понимание коммуникации максимально сближает содержание данного термина с трактовкой общения в русской школе психолингвистики, где процесс речевого общения неразрывно связан с деятельностью как ключевой формой активности человека. По мнению А.А. Леонтьева (Леонтьев 1997: 27), речевая деятельность есть специализированное употребление речи для общения и в этом смысле – частный случай деятельности общения. Общение же – процесс внутренней саморегуляции социума (Леонтьев 1997), реализующийся в действиях выражения, воздействия и сообщения (Рубинштейн 2000). Деятельностное понимание сущности данного феномена обусловило следующее определение речевого общения, данное Е.Ф. Тарасовым (Тарасов 2006: 260): «Речевое общение – это мотивированная и целенаправленная активность одного человека, ориентированная на другого для регуляции внешнего и внутреннего поведения последнего». При этом речевое общение (далее – РО) ставит перед собой две группы целей: цели организации общения и цели организации совместной деятельности (Тарасов 2006: 263). В данном определении вызывает некоторое возражение слово регуляция, употребление которого в данном контексте подразумевает опять же некую примитивную интерсубъективность, однозначное соответствие слова и мысли в духе марксистской трактовки языка как практического, существующего и для других людей и лишь тем самым существующего также и для меня самого действительного сознания. Сравните: «речь вместе с тем своеобразно размыкает для меня сознание другого человека, делая его доступным для многогранных и тончайшим образом нюансированных воздействий…» (Рубинштейн 2000). Регуляция есть способ воздействия на субъекта, при котором агент воздействия уверен в достижении желаемого результата, эффекта. В речевом же общении нельзя обрести подобную уверенность, иначе не существовало бы понятий «коммуникативная неудача», «коммуникативный сбой». Подобная диффузность и «разреженность» материи общения связана, прежде всего, с философски глобальными феноменами реальности, объективности, субъективности и интерсубъективности.

В данной точке изложения, на наш взгляд, следует сделать небольшое философское отступление.

<p>1.2.3. К вопросу об объективности, субъективности и интерсубъективности в парадигме философии нестабильности</p>

Вопрос о точке отсчета во взаимоотношении мира и человека – один из наиболее дискутируемых вопросов в истории развития философской мысли. Точка отсчета не раз меняла свою локализацию от «вне человека» (объективистские концепции) до «внутри человека». Среди антропоцентричных концепций, наиболее значимых для науки в целом, отмечают картезианский рационализм (Декарт 1989), кантианскую концепцию трансцендентального идеализма (Кант 1993) и теорию феноменологической психологии Э. Гуссерля (Гуссерль 1991). Последний осуществил перенос пресловутой исходной точки в субъективное, оценочно и ценностно окрашенное переживание мира в себе. Феноменологический взгляд, по словам Э. Гуссерля (Гуссерль 1991: 15), заключает мир в скобки, исключая при этом мир (который просто здесь есть) из поля субъекта, представляющего на его месте так-то и так-то переживаемый-воспринимаемый-вспоминаемый-выражаемый в суждении-мыслимый-оцениваемый и пр. мир как таковой, «заключенный в скобки» мир.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки