Argumentum ad hominem

Больше нам на складе не выдали, что оказалось к лучшему, потому что сумки, в которых полагалось таскать нехитрое оборудование и наборы медикаментов, к переноске в руках подходили хреново. Ещё мне вручили наклейки на куртку, обозначающие мою временную принадлежность к муниципальным работникам. Вообще-то, они должны были идти в комплекте с форменной курткой, но скандалить по этому поводу было бессмысленно, потому что электронные уведомления, оказывается, рассматривались местной кадровой службой те же три дня, что и бумажные, и если бы у меня на руках совершенно случайно не оказалось формы 4-1-В…

Потом мы ехали с тремя пересадками, собственно, в рабочую зону. Михель все это время то болтал с кем-то по комму, то, мрачно зевая, переписывался, и мне не оставалось ничего другого, кроме как глазеть по сторонам. В том числе и на пейзажи, которые ползли за окнами.

К финалу поездки я почти готов был согласиться с Полли и признать, что мои родные Террасы – действительно, вполне симпатичны по сравнению с многоэтажными жилыми коробками, то плавно, то криво и косо перетекающим одна в другую. И дело, наверное, не столько в масштабах, сколько в отсутствии чего-то совсем не материального, но жизненно необходимого.

Здесь – просто конструктор, слепленный из блоков, в сути своей не подлежащих изменению. Да, одни квартиросъемщики красили кусочки стен, другие наряжали двери, как рождественскую елку, третьи расцвечивали окна занавесками с самыми невероятными рисунками, но души во всем этом не присутствовало. Скорее походило на то, что обитатели местных муравейников таким способом просто отмечали свое жилище, чтобы найти к нему дорогу.

И ни малейшего ощущения единства, несмотря на скученность и четкие линии.

На Террасах тоже жили во многом неказисто, и застройка считалась типовой, но перепутать адреса было совершенно невозможно. Может, потому, что места было больше, и каждый дом неуловимо, но очень быстро обзаводился всякими приметными мелочами, прорастая в пространство, в своих жильцов и… В своих соседей.

Один во всех остальных. Все остальные – в одного. Только не в меня.

Здесь, там… Одинаково неуютно, пожалуй. Но там границы очерчены, и на них можно опереться. А бесконечные этажи нанизанных на невидимые струны квартир – хлипкая зыбь. Даже как-то стрёмно трогать любые поверхности: такое чувство, что кубики, из которых все здесь построено, разлетятся в стороны, стоит лишь коснуться.

Хотя, действительно стоит держаться подальше, хотя бы от стен: похоже, что далеко не все надписи и рисунки на них сделаны фабричной краской и краской вообще. Под ноги тоже лучше не смотреть, разве только по мере необходимости, чтобы не напороться на шприцы или другую пакость.

– Особо делать ничего не надо, - сказал Михель. – Мы тут больше для проформы и видимости ходим. Не, ну если чего кому вдруг, поможем, конечно. Как можем.

Сильно помочь не получилось, по крайней мере, сегодня. Правда, пару детишек он чуть подлатал, раздал кучу разноцветных коробочек с пилюлями для «профилактики авитаминоза», записал пожелания страждущих. Времени больше всего ушло именно на записи: когда я предположил, что проще было бы воспользоваться коммом, Михель сочувственно покрутил пальцем у виска. Мол, технически, конечно, быстрее, только потом все равно нужно будет заполнять бланки, а на это рабочее время не отводится. Так что, выгоднее затянуть обход, чем потом, уже после смены личное свободное время тратить на рабочие бумаги.

Ещё в ряде квартир жильцов не оказалось в наличии. На этом свете. Но если в другой ситуации уместна была бы вежливая скорбь, то здесь каждый такой покойник воспринимался, как передышка – дождаться скорую, отписать, подписать, опечатать.

– Похоронные дни – самые кайфовые, особенно если скорая перегружена. Главное, заранее закачать себе пару сериалов, чтобы было, чем заняться.

А ещё можно пошарить по уже никому не нужным вещам.

Нет, при мне Михель ничем подобным не занимался, но по тени сожаления во взгляде можно было понять: не считает такое дело зазорным. Просто на людях не решается.

По ходу дня общая монотонная бессмысленность существования здешних обитателей и наших скитаний методично стирала смысл всего процесса, пока не остался единственный, он же главный показатель проделанной работы: постепенное опустошение сумок с припасами. Правда, на мне это облегчение сказалось не особо существенно, потому что тащил по большей части всякие медицинские инструменты, но ощущение «скинутого груза» под вечер пришло само собой и очень явственно.

В конце очередного этажа Михель поставил свою сумку на подоконник, пересчитал оставшиеся упаковки лекарств и довольно выдохнул:

– Ну вот, теперь можно и…

– Какая встреча!

Они зашли со стороны лестничной клетки, грамотно отрезая нас от местности, в которой можно было бы найти укрытие и пути к отступлению. Хотя бы попытаться, по крайней мере. А длинный и прямой, как стрела, коридор при желании можно было весь закрыть парой выстрелов, да и бегать наперегонки…