Ариадна Стим. Механический гений сыска

– Виктор. – Тон Ариадны внезапно для меня был мягким и почти лишился механических нот. – Я уже много раз говорила, что вы совершаете классическую для людей ошибку восприятия. Я машина. Биомеханический робот. А вы занимаетесь тем, что придумываете мне человеческие качества. Да еще и обижаетесь, не увидев во мне что-то из своих фантазий. Я всего лишь следую алгоритмам, Виктор. Не более. А что касается первого вашего вопроса, то припоминать совокупность ваших действий и бездействий я буду ровно до того момента, пока мне не сменят блоки памяти. Учитывая текущий объем записываемой мной информации, это случится через пятьдесят шесть лет. Однако к тому времени объем блоков памяти вследствие прогресса вырастет, и полученную прежде информацию мне явно перезапишут на новые, более совершенные блоки, что означает, что я смогу помнить об этих событиях на протяжении всего срока своей службы, который, учитывая взаимозаменяемость моих узлов…

Ариадна говорила, говорила и говорила, а я, держась за голову, все больше убеждался, что сыскная машина иногда до безумия может походить на живую женщину.

Я подумал о лежащей в столе черной книге, но тут же с отвращением отбросил эту мысль и, поднявшись с кресла, уже не слушая Ариадну, быстро вышел из кабинета, хлопнув дверью. Привалившийся к косяку поручик Бедов, развлекавший себя тем, что подслушивал происходивший разговор, сочувственно поглядел на меня.

– Что, Виктор, тяжело? Вот то-то. – На лице сослуживца, опаленном огнем четырех браков, выразилось сочувствие. – Может, уже закончишь сопли жевать и книгу достанешь, про которую говорил? Покажи уже, кто тут хозяин. Запрети ей вообще эту тему с коллегией поднимать. А лучше просто вели ей потереть себе память.

– Это будет неэтично, – коротко ответил я. – Я не пойду на это.

– Ох, Виктор, знаешь, нужно было тебе все ж в церковники идти, а не к нам. На день рождения куплю тебе вериги, так и знай. Виктор, машинка эта тебя в гроб загонит и гвозди вколотит такими темпами. Тебе бы отдохнуть надо. Вчера труп из коллектора вытаскивали, так он посвежее тебя выглядел, честное офицерское.

– Сам знаю, что отдохнуть надо. Я об этом одном только сейчас и думаю. На недельку бы у Парослава отпроситься от службы. Просто чтоб ее не видеть. – Я зло покосился на дверь.

– А он тебя отпустит?

– Да нет, конечно, сам знаешь, сколько дел. Но вот клянусь, придумаю какую-нибудь хитрую комбинацию, Остроумов я или кто?

Бедов хмыкнул.

– Ну давай-давай; а, да, насчет Парослава Симеоновича. Он попросил тебя зайти. Вроде бы еще одно дело наметилось. И да. У тебя в столе настой сибирского кофейного корня остался? Хоть его выпей для начала.

00101

Магазин сладостей купца Кошкина каждому в Петрополисе известен. За стеклянными витринами, залитыми электрическим светом, теснятся корзины с разноцветным мармеладом и пастилой, пряниками и помадками. Янтарем играют сахарные петушки и веселые белочки, снежно белеет нежнейший зефир, пестреют обертки сорока сортов конфет, блестят банки варенья и розовеют глазурью знаменитые пеплобадские дыни. В замке из печенья свою службу несут шоколадные солдатики, а позади стоят рядами огромные, похожие на белые снаряды конусы сахарных голов.

Кошкин Василий Львович – мануфактур-советник, сахарозаводчик и меценат, принял нас в кабинете на третьем этаже магазина.

Одетый в щегольской костюм-тройку из черного твида, купец сосредоточенно щелкал по клавишам занимавшей половину комнаты вычислительной машины, порой перепроверяя себя на деревянных счетах.

Задумчиво погладив короткую бородку, Василий Львович последний раз перекинул костяшки счетов и, сделав запись в пухлой тетради, наконец отослал прочь своих приказчиков. Шагнув к нам, он радушно улыбнулся, протягивая руку. Я с осторожностью пожал металлические пальцы. Правая рука у Кошкина была механической и, несмотря на щегольскую отделку серебром и финифтью, выглядела уж слишком способной неловким движением превратить мою кисть в кровавую кашу.

– Парослав Симеонович, благодарю за визит, да еще и вместе с самим господином Остроумовым! Виктор Порфирьевич, все газеты только о вас и пишут! С вами познакомиться считаю за честь! – Василий Львович пригладил напомаженные усы и вздохнул. – Хотя, конечно, это единственный сейчас повод для радости.

Он отошел к столу, доставая из ящика белоснежный платок. Развернув его, фабрикант выложил на стол маленький сверток и аптечный флакончик из темного стекла.

– Господа сыщики, сегодня утром я прибыл в контору своей кондитерской фабрики. И вот это я обнаружил в своем кабинете, на столе прямо около графина с водой!

Я оглядел флакончик. Мышьяк. Злоумышленник даже не стал сдирать этикетку. Наоборот, рядом со старой он дешевыми нитками примотал еще и квадрат сероватой, неотбеленной бумаги, на котором достаточно изящно вычертил автопером череп животного, а чтобы у зрителя не осталось никаких сомнений, этот череп был вписан внутрь черного силуэта кошачьей головы.

– А это лежало прямо на флаконе. – Кошкин передал нам вторую вещицу.