По стране вновь прокатились демонстрации, проходившие под тем самым лозунгом, который Шарон так горячо поддерживал до выборов — «Дайте армии победить!». Среди выходцев из России, в свою очередь, начали распространяться слухи, что бездействие Шарона объясняется, прежде всего, тем, что возле «Дельфинариума» погибли «русские» дети — дескать, если бы среди погибших были бы коренные израильтяне, реакция правительства была бы другой.
Однако на самом деле все объяснялось куда проще: сразу после теракта у «Дельфинариума» Джордж Буш связался с Шароном, принес ему соболезнование, выразил свое возмущение действиями террористов и одновременно попросил ничего не предпринимать до приезда в регион тогдашнего главы ЦРУ Джорджа Тенета.
Тенет прибыл в Израиль 13 июня, и после нескольких встреч с Ариэлем Шароном и Ясером Арафатом убедил их подписать договор, получивший название «Соглашение Тенета». По этому договору, Израиль воздерживался от каких-либо действий против палестинцев, а Арафат должен был приложить все усилия для полного прекращения терактов.
Но «Соглашение Тенета» не продержалось и недели — во второй половине июня грянули новые теракты, каждый июньский день уносил все новые и новые жизни израильтян. К концу июня к 21 подросткам, погибшим у «Дельфинариума», прибавилось еще 29 жертв террора.
И Шарон снова направился в Штаты — все с той же целью добиться поддержки американцев в проведении широкомасштабной антитеррористической операции. Но на этот раз Буш занял даже более жесткую позицию, чем во время их первой встречи. Он не только не дал «зеленого света» на такую операцию, но и набросился на Шарона с обвинениями в том, что он продолжает строительство в поселениях, не дает разрешений палестинцам на работу, не переводит им денег — словом, по мнению Буша, Израиль сам был виноват во всех своих бедах.
Однако на этом Буш не остановился. Он сказал, что больше не намерен поддерживать точечные ликвидации наиболее опасных террористов, так как они не приносят никаких результатов, а лишь порождают порочный круг террора — в ответ на убийство одного из своих соратников, террористы проводят теракт возмездия, Израиль отвечает на этот теракт новым убийством — и так далее до бесконечности. Выход из этой ситуации, с точки зрения Буша был только один — как можно скорее приступить к третьему этапу плана Митчелла, то есть усадить Шарона за стол переговоров с Арафатом.
Арик к тому времени не только не желал вести переговоров с лидером ООП, но и был убежден, что любые попытки договориться с ним о чем-либо бесперспективны. Однако вслух он этого говорить не стал.
— Я хочу напомнить вам, господин президент, что план Митчелла предусматривает в первую очередь прекращение террора. Но террор продолжается. В этой ситуации я просто не могу пойти на переговоры с Арафатом, так как меня не поймет ни народ, ни моя коалиция. Пусть прекратится террор — и мы будем готовы к переговорам, — сказал Шарон.
— Хорошо, — согласился Буш. — Давайте назначим Арафату испытательный срок… Скажем, если в течение двух недель палестинцы не проведут ни одного теракта против Израиля, мы начнем переговоры.
— Две недели?! Это просто смешно! — возразил Шарон. — Я требую, как минимум, месяца. Хотя и это — не срок. Если в течение месяца не будет терактов, мы снимем блокаду автономии и начнем переговоры…
Поняв, что даже США больше нельзя считать надежным союзником Израиля в его противостоянии палестинцам, Шарон в крайне подавленном настроении вернулся домой, и 10 июля, почти с ходу, попал на бурное заседание своего правительства.
На этот раз члены его кабинета открыто выражали свое негодование по поводу его нерешительности и требовали ответить, наконец, на пронесшееся над страной цунами террора.
— Палестинцы должны заплатить за гибель наших детей, — с гневом говорил на этом заседании глава «Нашего Дома» Авигдор Либерман. — Я не понимаю, почему до сих пор мы сидим, сложа руки, почему наши самолеты не бомбят палестинские города, почему наш спецназ еще не начал зачистку этих городов от террористов.
И тут Шарон стукнул кулаком по столу.
— Да, конечно, — сказал он, — вы тут все — великие герои! Но тот, кто несет ответственность за все принятые здесь решения — это я! И то, что видно из моего кресла, не видно из вашего!