Однако уже в начале этого заседания командующий Южным округом генерал Шайке Габиш в своем выступлении, по сути дела, повторил все обвинения Бар-Лева в адрес Шарона. Габиш говорил о том, что генерал Шарон своими интригами только мешает нормальной работе генштаба и армии в целом, одновременно запустив работу вверенного ему отдела, и было бы неплохо, если бы он вернулся к исполнению своих прямых обязанностей.
— Я думал, что мы собрались здесь для того, чтобы обсуждать важные стратегические вопросы, а не мою скромную персону! — сказал Шарон, поднимаясь с места. — Но если вы решили устроить здесь «товарищеский суд», то у меня нет никакого желания участвовать в этом фарсе!
— Сядь, Арик, — сказал Даян. — Мы действительно собрались, чтобы выслушать все точки зрения и, прежде всего, твою. Но все мы здесь давно знаем друг друга, и тебе не стоит обижаться на своих товарищей…
— Я понял, что мне просто не стоит здесь больше оставаться! — бросил Шарон.
— И все-таки я попрошу тебя сесть, — повторил Даян, ужесточая нотки в голосе. — Здесь не кабак, а заседание генштаба, и у тебя нет никакого права встать и уйти, когда тебе хочется!
Шарон действительно сел на место, а Габиш продолжил свое выступление в прежнем духе.
— Я имею в виду, — сказал он, — что у начальника отдела боевой подготовки есть четкий круг обязанностей, но в их число не входит обсуждение решений начальника генштаба…
Закончить свою фразу Габиш не успел — Шарон поднялся со своего места.
— Извините, господа, — сказал он, — но я не вижу больше никакого смысла оставаться в этом помещении!
И пружинистым шагом подошел к двери, распахнул ее, а затем захлопнул так, что в зале зазвенели стекла. Последнее, что он успел услышать перед тем, как хлопнуть дверью, были слова Давида Элазара:
— И что? Неужели эта наглость тоже сойдет ему с рук?!..
…Так, во всяком случае, описывают то заседание официальные биографы Ариэля Шарона.
Владимир Фроммер в своей книге «Кому нужны герои» рисует несколько иную картину происшедшего. «Генералы не давали Шарону говорить, выкрикивали оскорбления, вели себя, как стая собак, окружившая волка, — пишет Фроммер. — никто не попытался вникнуть в суть дела, обсудить конкретный план Шарона…»
На следующие два заседания генштаба Ариэль Шарон попросту не явился, а через десять дней после столь памятного всем хлопка дверью, ему позвонила рядовая служащая генштаба.
— Господин генерал, — сказала она, — меня просили вам напомнить, что армия возобновляет контракты со своими офицерами каждые десять лет. Так как вы официально служите в армии с 1949 года, то через несколько месяцев как раз истекает срок вашего очередного контракта…
— Да, конечно, — ответил Шарон, не придав никакого значения этому разговору, — пришлите мне новый контракт на 10 лет, я его подпишу.
О том, что стояло на самом деле за этим звонком, Шарон понял только спустя несколько дней, когда ему на стол легло письмо, в котором его уведомляли, что начальник генштаба Хаим Бар-Лев решил отказаться от продления контракта между ЦАХАЛом и генералом Ариэлем Шароном, в связи с чем последний освобождается от исполнения обязанностей начальника Центра боевой подготовки, а на эту должность заступает генерал Ицхак Хофи. Что же касается оставшегося до истечения контракта времени, то генерал Шарон может распорядиться им по собственному усмотрению.
Это была действительно очень звонкая пощечина.
Случись нечто подобное десять лет назад, Арик немедленно бы бросился к Бен-Гуриону, и тот бы все уладил. Сейчас для того, чтобы спасти свою карьеру, ему нужна была не менее значительная поддержка. В поисках выхода Шарон позвонил Моше Даяну и попросил того устроить ему встречу с премьер-министром Голдой Меир30 — чтобы он мог разъяснить ей, в чем состоит суть его разногласий с руководством генштаба.
Даян встречу организовал, но Голда, о которой Бен-Гурион говорил, что она — «единственный мужик с яйцами» в его правительстве, даже не пожелала дослушать Арика до конца.
— Я не вмешиваюсь в решение подобных вопросов, — сказала она, давая понять, что разговор окончен. — Это, в конце концов, действительно сугубо профессиональная военная проблема и заниматься ею должны только профессионалы.
Для Арика наступили дни вынужденного отпуска, в течение которого он сутками просиживал дома, думая о том, как ему жить и что делать дальше. И после долгих раздумий он решил сразу после отставки заняться политической деятельностью и уже на ближайших выборах, которые были назначены на 28 октября 1969 года, стать депутатом Кнессета.
Действовавший тогда в Израиле закон разрешал офицерам ЦАХАЛа вступать в ряды политических партий. Более того — Давид Бен-Гурион настаивал на том, чтобы все старшие офицеры были членами социалистической партии МАПАЙ — без членства в этой, правящей Израилем на протяжении десятилетий партии было просто невозможно получить генеральские погоны. Ариэль Шарон не был в этом смысле исключением: с 1958 года в его нагрудном кармане лежал красный партбилет, удостоверяющий его партийную принадлежность.