Арифметика войны

Что в остатке? В сухом? Майор Кардымов летит один в самолете с чемоданом и рассматривает достопримечательности заграницы: горы, голые горы до всех горизонтов без конца и края. Правда, трехмесячный оклад был получен – и половина пропита с ярославскими операми. Остальное допивали в лагере под Ташкентом и по дороге в Кабул. Кардымов не то чтобы был склонен, но как-то так уже получилось. И дело тут не только в опасности. В общем, еще толком никто и не знает, что тут да как, ну, стреляют, а разве в Ярославле не стреляют? Из охотничьих ружей, обрезов, самоделок. Да и бесшумная смерть – на пере – ничем не лучше. А Валеру Васильченкова беглый придурок убил ножницами, стащил с какой-то дачи садовые, для стрижки кустов. Но ошибка Васильченкова была в том, что он пошел за ним с голыми руками, не взял табельное, понадеялся на свое мастерство самбиста. Как придурку удалось срезать его, до сих пор остается загадкой. Нет, к опасностям опера привыкли. Тут еще такой был фактор: они знали, что в этой стране сухой закон, ибо – мусульманину нельзя. Ну вот и заряжались впрок… Короче, собери в любом месте Союза в лагере (тьфу-тьфу-тьфу, в учебном) полсотни оперов забубенных, и получится то же самое. Кардымов признал это.

Но теперь начиналась другая жизнь: солнечная, трезвая, посреди гор.

Самолет шел на посадку. Это был гражданский самолет, в салоне летели аборигены в чалмах, они смотрели не в иллюминаторы всю дорогу, а на Кардымова – с немым вопросом в темных странных глазах. Да и лица у них были чудными. Это все от формы одежды: чалма, каракулевые шапочки, какие-то накидки, шаровары, в которых можно спрятать пулемет – на одной ноге и пулеметные ленты – на другой, а под накидками бронежилеты замаскировать, гранаты и черт-те что. Майор еще в Кабуле определил, что на ярославских уркаганах одежда менее опасная. Не говоря уже о женщинах. В салоне были две женщины в своих коконах. При взгляде на эти шевелящиеся мешки с сетками для глаз оживали какие-то детские представления, может, сны или игры какие-то. Ну и Петруха из «Белого солнца пустыни» с его «Открой личико, Гюльчатай!» припоминался. Действительно, в таком мешке мог запросто прятаться здоровый мужик, местный урка. И что в таком случае делать? В царандое женщины еще не служили. Женщина Афганистана – существо темное и забитое, бесправное и неграмотное. Хотя ношение чадры вроде стало необязательным еще при короле Захир Шахе… Или даже при Аманулле-хане?.. В голове у майора путалось все, из сведений, которыми их накачивали, как и противожелтушными и прочими сыворотками, месяц под Ташкентом, он лучше всего запомнил Энгельса: «Их неукротимая ненависть к государственной власти и любовь к независимости мешают им стать могущественной нацией». Короче, вот в эту страну анархии и диких обычаев, в провинцию гор и летел майор Кардымов.

И как ни велик был интерес Кардымова к окружающему, но измученный беготней последнего дня и бессонной хмельной ночью в Представительстве, он все-таки на мгновенье отключился, вздремнул и даже успел увидеть во сне одного вологодского капитана, получившего солнечный удар на плацу под Ташкентом; они играли в шахматы, наяву и во сне. Кардымов очнулся и тут же вспомнил рябое лицо вологодского, каким оно стало бледным, когда тот шмякнулся. Вологодский остался в Союзе. А перелетел через границу аж до самого сердца гор вместе со мной, подумал Кардымов, усмехнувшись, зайцем. Компанейский мужик, рассказывал разные забавные случаи. Все переживал, что дневная звезда – Солнце – упала ему на голову, а не на погоны. Завидовал другим, Кардымову. «В тебе что-то цыганское, – говорил он ему за шахматами, – а они, как известно, пришли из Индии». Но Кардымову тоже было лихо. И все же ташкентскую жару он превозмог. А вот сумеет ли эту? Здесь было жарче.

Кардымов не мог вспомнить его имени.

Ну, кто знает, вернулся в свою Вологду… так ли уж плохо? А звезда рано или поздно созреет. Каждому что-то свое выпадает.

Кардымов нахмурился. Уж нет ли тут скрытой зависти? Но ведь его никто не неволил. В чем дело?

Самолет побежал по взлетно-посадочной полосе, остановился. Мужчины прикладывали руки к лицам, быстро что-то шепча, женщины в мешках нетерпеливо ерзали. Каково-то им в эту жару? Ненароком вспомнился Высоцкий с песенкой о религии индусов, о перерождениях, и пронеслась блаженная мысль о том, что ему вот повезло родиться в могущественной стране в средней ее полосе майором… ну, то есть, одним словом…

Воздух был жарок, сух. Кардымов поворачивал смуглое лицо. В лице у него действительно было что-то цыганистое, так что у его жены сотрудницы на работе даже интересовались, мол, а у тебя муж кто по национальности? Но здесь среди смуглых и черноусых он, смуглый и черноволосый, чувствовал себя белой вороной. Здание аэропорта выглядело жалко, какой-то обшарпанный дом с национальным трехцветным флагом: красное-зеленое-черное.