Ария Маргариты

Сам испепелил, сам и расстроился. К сожалению, не сохранилось черновиков варианта текста о японке, которая, будучи дочерью самурая (о чем говорилось конкретно), занималась восточной магией. А восточная магия, как известно, плохо переваривается магами западноевропейскими, не говоря уж о русских колдунах и ведьмах. Во всяком случае, одного моего знакомого, над которым «поработали» индонезийские маги, не взялись восстанавливать увешанные регалиями московские чародеи. «Бали, понимаешь ли…и есть Бали!» Точно помню, что придуманная мною японка умела превращать хлорированную водопроводную воду в отменный спирт, чем, видимо, и удерживала около себя десяток-другой поклонников. Но боялась трамваев. Слово «трамвай» вообще не вписывается в «арийский» ажур, оно из той серии, где поют о желтых ботинках, короле Оранжевое Лето и о кошках, так похожих на людей (группа БРАВО). Не произошло интернационализации творчества АРИИ, хотя музыканты всегда любили ДИП ПЕПЛ, а там периодически в песнях мелькают всякие японки и даже цыганки.

Терентьев с помощью друзей кое-что подкоротил, подрезал, Кипелыч вместо «я тебя подпущу очень близко» вставил «от заката до рассвета». Мои возражения и стенания по поводу уничтожения элискуперовского духа «Зноя» в расчет не принимались…

К сожалению, песню отнесли в разряд проходных, на концертах она ни разу не прозвучала…

Окончательный вариант текста:

Ты сменишь лицо, как наряд, Ты войдешь в чье-то тело неслышно, как змея, Ты кольцами сдавишь меня, Дав понять, кто из нас в жизни лишний.

Твой вирус любви ядовит, Он разрушит меня, но напрасны все слова — Сгорю, как сухая трава.

Может, это мне послано свыше?

Любовь не может быть тихой игрой, Достаточно искры одной, Между нами — лишь дьявольский зной.

Шепот молитвы в каменных стенах, Лезвие бритвы на тонких венах, Счастье наутро, горе под вечер, Все так странно и вечно… Пусть это будет зваться любовью – Самой нелепой, самой земною, Пусть это будет дьявольским зноем, Зноем, сжигающим все.

Мне нравится эта война Между светом и тенью, нечистым и святым, Захочешь — мы все повторим От заката и до рассвета.

Я буду с тобой до конца, Проклиная, бледнея от страха и любя, Ты хочешь все больше огня, Но ты станешь щепоткою пепла…

ЗАМКНУТЫЙ КРУГ (музыка В. Холстинина)

Всего, что было, не расскажешь, У слов всегда есть тайный смысл, Q-o-o, придуман он людьми, Но нам привиделись однажды Арийцы на гнедых конях (надо думать — арии), Высоко в горах…

И мы ушли в эти странные сны.

«Ученые» люди, начитавшиеся всяких книг по медицине, утверждают, что, если сны начинают менять свою окраску — были, например, яркими и сочными, а теперь их бросает в коричневатые тона — значит с вашей кровью что-то не в порядке. Ее необходимо чистить! Ешьте больше помидоров или тертой моркови. А чтобы поедание катастрофического количества моркови не сопровождалось неизбежным расстройством желудка, попутно забросьте в топку организма сваренное вкрутую яйцо. Процесс написания текстов можно сравнить именно с постепенным засорением жизненно важной красной жидкости, текущей по жилам и венам. Или со снами — сначала радостными, а потом минорными. Первые варианты стихов — это всегда ваши сны за час до скукоживания организма.

Версия с «арийцами» на конях родилась спонтанно. «Почему бы, – подумала я, наивная, — если уж группа называется АРИЯ, не спеть им о племенах истинных древних ариев?». Тем более что Брюс Дикинсон, давая автограф Холсту во время пребывания МЭЙДЕН в Москве, написал поперек статьи об АРИИ, напечатанной когда-то в журнале «Рокада»: «Up To The Aries»…

Во втором куплете, который не сохранился, как и многое другое, шла речь уже о древних арийских символах и жрецах. Случился легкий перенос темы из одного из вариантов текста для песни «Следуй за мной!»

– На фиг арии, – грубо отрубил Петрович, – надо что-нибудь общедоступное. И чтобы по ходу дела попадались названия старых песен или уже знакомые по прошлым альбомам образы. Так поступают все…

Прощай, невоплощенная в песне символика 4 цветов! Прощай, светлая вера в жизнеутверждающую силу благодетельных богов!

В самый критический момент случилась мощная эпидемия гриппа, и на ум не приходило ничего, кроме:

Унылой ящерицей осень По лужам тащит серый хвост, Такой нелепый хвост, И снова грипп знакомых косит, Все боятся частых встреч, И, чтоб себя развлечь, Вспоминаю я улицу Роз.

В гриппозном бреду явился мне и Пилат, с которым мы с момента написания эпического полотна «Кровь за Кровь» были практически неразлучны. Явился в перчатках. Кожаных, байкеровских.

– Понтий, — говорю я, засовывая градусник под мышку и понимая, что нехорошо так запанибрата разговаривать с Прокуратором, — вот так все время и ходишь? И в жару?

– Приходится так ходить, — отвечает разжалованный надзиратель над Иудеей, внимательно рассматривая уже открытую банку собачьих консервов, неожиданно оказавшихся у ножки письменного стола, – словно взяточник какой-то, я же меченые купюры не брал, а вот наградили…

– Мыло у меня есть, Safeguard называется, не пробовал?