Ария Маргариты

Ты один в гулкой пустоте,
Белый потолок
Тебе заменит небо,
Чью-то кровь перельют тебе,
Сотни проводов
Стянут к телу…
Ты
Просто номер,
Ты растенье без названья,
Боль давно остыла,
И застыла жизнь…
Ты совсем не помнишь,
Как рвануло рядом пламя
Люди в белом бесшумно
В мозг твой забрались…

Припев:

Но ты увидишь сон

—Там ты вспомнишь все:
Над водою дым беззвучно тает,
А в небесах — огонь,
Ты зажег его,
Но об этом только ты и знаешь…

Рядом смерть — яркое пятно,

Лучше не дышать,
Чтоб убежать с ней вместе,
Смерть за дверь гонят вновь и вновь,
И опять душа —
В клетке тесной…
Но!

Выньте иглы,

Отключите все системы,
Второпях забудьте
Влить чужую кровь…
Крик твой здесь не слышен,
Ты же номер, ты растенье,
Боже, взгляни на землю,
Где же твоя любовь?!

Проигрыш

Ты

Не воскреснешь,
И не сдвинешь с места камень,
Просишь, чтобы кто-то
Выключил весь ток.
Но пока — лишь ужас,
Ад, оставленный на память…
И никакого неба —
С трещиной потолок…

Особенно мне нравились две последние строчки — «и никакого неба — с трещиной потолок».

Кто внимательно читает варианты текстов, без труда обнаружит прямую связь треснувшего потолка со строчками из Сюжета № 2 для «Огненной стрелы» (см. дальше).

Вообще, больничные потолки — удивительная территория!

Валяешься дурным валенком на больничной каталке, отходишь после наркоза. В палату медсестры пока тебя не везут: рано еще, если случится что-нибудь непредвиденное, то моментально отправят через дверь в сверкающую холодом кафеля операционную. Туман в глазах рассеивается не сразу, висящий напротив огнетушитель медленно, но верно принимает знакомые очертания, а вот на потолке… Странный человек, словно впечатанный в побелку сапогом какого-то ходившего по потолку психа. Худенькое тельце, бескровные ножки-ручки, голова — аккуратной петелькой. Зажмуриваю один глаз — уродец смешается вправо, но не падает, зажмуриваю другой глаз — существо перескакивает влево… Ко мне подплывает квадратная, пахнущая хлоркой особа в белом, гладит, жалея, по голове: «Все в порядке, деточка?». «Деточка», с трудом справляясь с собственными губами и совершенно закостеневшим языком, еле слышно шелестит: «В порядке… а скажите… там, наверху., человек?». Сестра ничему не удивляется, поднимает голову, рассматривая моего уродца. «Это провод, деточка, его не заделали, вот он и торчит». Легко сказать — не заделали…

Что же касается темы «Растения» — ничего удивительного в повторении ее нет. Война есть война — противопехотные мины взрываются везде, стреляют тоже везде. Смерть пасет нас повсюду… Но кого-то она убивает постепенно: то ли жив человек, то ли нет. И не существует такого аппарата или прибора, который смог бы прочитать мысли бессловесного больного, над которым колдует наука, пытаясь извлечь пользу исключительно для себя. Гуманность медицины не позволяет врачу поднять руку к заветной кнопке и нажать ее. Я и думаю: а гуманность ли это? И начинаю балансировать на скользкой грани проблемы: что дозволено нам, а что — нет. И выслушиваю банальности вроде: «Только Господь может решить, умирать человеку или нет». Я знала только одну женщину, биолога по профессии, которая сама выдернула из вен спасительные трубочки и провода, необходимые для продления ее жизни еще дня на три. Выдернула, и рухнула в агонию.

Вспоминаю смертельно больных людей, их глаза… Их взгляд обращен внутрь себя, они прислушиваются к каждому своему вздоху. А в последние дни они уже не видят вас, они уже видят тот город золотой с прозрачными воротами и яркою звездой. Но не говорят об этом, ибо душа их уже там, а тело — пока здесь, на земле. Мы им уже неинтересны.

Сюжет № 6

В процессе работы над песней Теря несколько убыстрил темп. Проделал с ней ту же злую шутку, что и с «Дьявольским зноем» с альбома «Генератор Зла». Спираль, или винтовая лестница, от этого только проиграла. Но вырулился вариант текста, который чуть позже по требованию Сергея и пребывающего в меланхолии Кипелова был несколько упрощен, кастрирован. Первоначально присутствовавший в песне 3-й бридж был упразднен, и отвалился как хвост у

ящерицы.